Книга Борнвилл - Джонатан Коу

предложил несколько крупинок личных сведений, однако о Бриджет не упоминал (говорить о ней почему-то показалось лишним) и уже добрался до середины, может быть, чрезмерно подробного изложения последней еженедельной встречи местного отделения СДП, когда, к его облегчению – и, скорее всего, к ее, – свет погас и начался киножурнал. Помимо анонсов, высидеть предстояло немало рекламы – в основном низкобюджетных роликов местных предприятий. Пенни потешалась над ними, нашептывая Мартину на ухо шутливые ехидные комментарии. Он изо всех сил старался отвечать в том же беззаботном духе, однако это вновь показалось ему и странным, и неуместно интимным – эдак с придыханием обмениваться любезностями с женщиной, которая не Бриджет, и когда начался фильм, Мартин обрадовался, что дальше можно смотреть молча.

Судя по отзывам, “Только для твоих глаз” – фильм посерьезней своих предшественников, попытка кинематографистов воссоздать суровость эпохи Шона Коннери. Мартин, чей вкус на вымысел – как и вкус на что угодно – был умеренный, такую смену вектора одобрил. Действительно, пора уже Бонду войти в 1980-е. Пока шла заставка, где силуэты нагих молодых женщин совершали всевозможные провокационные вращения, он счел необходимым повернуться к Пенни и сказать:

– Пора им уже было выкинуть все это дело.

Однако Пенни, кажется, не разделяла его неприятия.

– По-моему, это сексуально, – сказала она и вправду всю первую половину фильма куда громче Мартина хохотала над немногословными убийствами и бездумными половыми победами Бонда, не говоря уже о жалких шуточках и пошлых намеках, сопутствовавших всему этому. Во второй части Мартин отвлекся от фильма из-за того, что, как он сперва подумал, ему почудилось, но постепенно он, к своей тревоге, понял, что нет, не почудилось: Пенни подалась ближе и прижалась к нему – так, что ее нога прижималась теперь к его, и особенно тесно они соприкасались бедрами. Мартин не мог понять, что́ ему с этим делать. Отодвинуться, сознательно отстраниться от нее – значит признать происходящее, а этого ему не хотелось. А потому они посмотрели всю вторую половину фильма в этом положении: нога Пенни мягкая и расслабленная, нога Мартина одеревеневшая от напряжения.

Когда потянулись титры, она повернулась к нему и спросила:

– Хорошее кино, а? Хотите выпить?

– Ну… – Он глянул на часы. – Уже довольно поздно.

– Да бросьте. Девять пятнадцать. Идемте, по одной маленькой.

Она взяла его под руку и, можно считать, потащила из кинотеатра в ближайший паб. Он заказал половинку “Гиннесса”, а она – большую водку с “колой”. Затем, через несколько секунд после того, как они уселись и отпили по первому глотку, она подалась вперед, объявила, что он похож на Оливера Рида[70], и поцеловала его в губы.

Мартин отстранился и сказал:

– Слушайте, Пенни, не хочу показаться грубым, но что вообще происходит?

– Я подумала, что я вам нравлюсь, – сказала она. Он не подтвердил и не опроверг это утверждение, и она пояснила: – Так, во всяком случае, сказал ваш отец. Он сказал, что когда я к вам в дом приходила, вы заметили вслух, что я хорошенькая.

Мартин воскресил в памяти тот вечер. Да, он действительно говорил, что она хорошенькая. Он сказал это Питеру, а тот, видимо, передал отцу, отец же, видимо, сообщил Пенни. Но зачем?

– Сказал ли он вам заодно, что у меня есть девушка?

– Да, но сказал, что это несерьезно.

Мартин сильно притих. Более того, на некоторое время он полностью умолк. Он понял – окончательно и с чудовищной ясностью, – что за план привел в действие его отец.

Пенни смотрела на него и видела, что лицо у Мартина помрачнело.

– Ой, – произнесла она. – Это все-таки серьезно.

Мартин кивнул.

– Мы в понедельник съезжаемся, так совпало.

– Ой, – повторила она. – А ваш отец об этом знает?

– Да.

– Ой, – сказала она в третий раз. – Странновато это в таком случае. То есть он нам устроил свидание. Верно же?

– Видимо, да.

– Зачем это ему? Это не очень-то честно по отношению к вам.

– Да и к вам. Это не очень-то честно по отношению к нам обоим. – Когда до Мартина постепенно дошел полный смысл отцова поступка, Мартин в гневе стиснул кулаки. Только это ему и оставалось, чтобы не грохнуть ими по столу. – Мне очень жаль, – наконец сказал он. – Вы впустую потратили вечер.

– Да не то чтобы, – сказала Пенни. – Кино мне понравилось. А вам?

Мартин улыбнулся, желая хоть как-то ее приободрить. Она вроде такая радостная и милая пришла в фойе кинотеатра несколько часов назад, а теперь вид у нее был несчастный. Он потянулся через стол и взял ее руку в свою. Они допили заказанное, и Мартин довез ее до ее квартиры. В двигателе уже несколько дней постукивало. По дороге домой стук усилился. Мартин понятия не имел, что это означает. Джеймс Бонд, вероятно, знал бы, что с этим делать, но вместе с тем Джеймс Бонд никогда не водил “остин-аллегро” 1976 года производства.

13

Из кухонного окна, возле которого Бриджет мыла тарелки и кружки, она не только видела, как Мартин беседует с отцом, она еще и слышала каждое сказанное слово. Она слышала, как Мартин излагает, что случилось в прошлый четверг вечером, она слышала извинения, предложенные отцом, – вернее, полуизвинения. Она ушла наверх ненадолго и уселась в дальней спальне. Ее отсутствие заметили не сразу. Услышав, что Мэри спрашивает:

– А где Бриджет? Ее что-то не видно давным-давно, – Бриджет встала, вытерла глаза, спустилась и присоединилась к семье в гостиной.

* * *

Экран телевизора показывал парадный балкон Букингемского дворца. Свадебная церемония успешно завершилась, королевские особы и их свита возвратились домой. Два соединившихся семейства выстроились на балконе – они болтали, смеялись и махали публике, столпившейся вокруг Мемориала Виктории. Полмиллиона человек. Центральный Лондон, 13:10, 29 июля 1981 года.

* * *

Чарлз и Диана целуются. Хлопают вспышки. У завтрашних газет есть первая полоса. 750 миллионов телезрителей по всему миру. Среди них и семья, собравшаяся перед телевизором в Борнвилле, Бирмингем, почтовый индекс В30.

* * *

ПИТЕР

Вы только послушайте эту братию. Только послушайте. Чего они ликуют? Почему мы обязаны радоваться за этих людей? Почему вся нация как целое должна за них радоваться? Меня сейчас вырвет.

МАРТИН

Ну, я ему сказал, что́ я думаю. Уже кое-что. Теперь он знает, до чего все серьезно, и пусть, к черту, смирится. Если способен. Придется ему измениться. Придется ему измениться, иначе быть ему озлобленным, отсталым и чудны́м, потому что вот куда ведет дорога теперь, мир шагает дальше, вперед, и если такие, как он, не могут с