Книга Тьма знает - Арнальдур Индридасон

Бернхарде, он знал мало, – но тот был единственным жильцом, прописанном в этом доме. В телефонном справочнике в Интернете было написано, что он автомеханик.

Конрауд понимал, что доводов у него мало. Даже если это тот самый Бернхард, который был вместе с Сигюрвином в скаутском отряде, это само по себе мало значило, даже хотя он и ехал с женой по улице Скулагата в ту ночь, когда погиб Вилли.

Время шло. На улице все было спокойно. Конрауд всю ночь не мог заснуть и приехал на место рано поутру, а машины хозяина перед домом не оказалось. Было воскресенье, и Конрауд решил, что, наверное, Бернхард работает вахтами. Он до сих пор ничего не знал о месте его работы. С собой в машину Конрауд взял термос с кофе и пару бутербродов. Когда он разговаривал с этим Бернхардом пару дней назад, время шло к вечеру, и тот, очевидно, только что пришел с работы домой. А может, сейчас он вовсе не работал, а развлекался и оставался у кого-нибудь ночевать. А еще была вероятность, что он уехал из города на выходные.

Время медленно тянулось. Конрауд услышал в отдалении церковный колокол. Ему никогда не приходило в голову сходить в церковь на службу.

Он почувствовал все возрастающее желание размяться и наконец вышел из машины, хотя это и было против всех правил. Ему понравилось, что можно разогнать кровь, и он стал тихонько приближаться к дому Бернхарда. Это была последняя секция длинного таунхауса, стоящая вплотную к дороге. Задний двор был обнесен глухим забором, и что в нем, Конрауд не видел.

Он снова направился к машине, сел за руль – и вдруг ни с того ни с сего стал вспоминать старые песни. Он без труда припомнил «Три колеса у машины, а она все везет… туман над пустошью крылья простер, под градом глохнет мотор…», а также «Бьёсси, Бьёсси, Бьёсси, любимец дам». А вот в песне «Синие глаза твои» он забыл некоторые строчки. Он никак не мог вспомнить, то ли взгляд этих глаз был «глубок и чист», то ли «высок и чист», – и в самый разгар борьбы с этой загадкой незаметно задремал.

Когда он проснулся, к дому Бернхарда подъехала машина. Входная дверь открылась. Бернхард вышел из дому, сел в машину, и она поехала в ту сторону, где сидел Конрауд. Он сполз вниз по сидению, но Бернхард, кажется, его не заметил. Конрауд завел мотор, развернулся и медленно покатился за ним в сумерках.

Бернхард держал путь на восток, вскоре он уже поднялся на Ауртунскую горку, но свернул вниз в индустриальный квартал, в сторону моря. Там он поколесил по улицам среди автомастерских и автосалонов и наконец остановился у одной мастерской. Конрауд припарковался на безопасном расстоянии и стал наблюдать. Бернхард вошел в здание. Над дверями висела маленькая табличка, но Конрауду не было видно, что на ней написано. Перед мастерской стояло множество машин – развалюх, пригодных разве что на запчасти.

Бернхард провел некоторое время в мастерской и наконец вышел оттуда с каким-то предметом в руке (каким именно, Конрауд не разглядел) и уехал прочь. Конрауд решил больше пока за ним не следить.

Он направился к мастерской. Она мало чем отличалась от других авторемонтных мастерских, разве что была грязнее. В чем причина этого, он понял, прочитав табличку на двери: это была не мастерская, а место торговли автозапчастями. На двери была наклейка с надписью «Запчасти почти на все марки машин». У дощатой стенки, отделявшей двор этого места от территории соседней фирмы, возвышался полуобрушенный штабель негодных покрышек. Рядом лежала куча старых ржавых ступиц, на них – перевернутое автомобильное сидение. К стенке были прислонены две оторванные дверцы. Сама дверь, ведущая в лавку автозапчастей, была ржавая, с двумя заляпанными окошками. Конрауд попробовал в них заглянуть, но ему ничего не было видно.

Он посмотрел вокруг, и его взгляд остановился на побитом непогодой куске брезента, который когда-то был зеленым, а сейчас выцвел. Им была укрыта большая куча в углу возле самого здания. Он подошел к этому брезенту, потянул за него и обнаружил, что он тщательно закреплен веревками. Конрауд поднял глаза. Он не заметил, чтоб в это тихое воскресное утро здесь были бы другие люди, кроме него и Бернхарда. Он снова повернулся к брезенту и начал отвязывать его. Получалось плохо. Очевидно, узлы были затянуты с таким расчетом, чтоб их уже нельзя было развязать, да и вдобавок довольно давно. Но постепенно ему удалось перетереть веревки и осторожно стащить брезент с того, что он скрывал.

Его глазам предстал старый джип «Вагонер», – точнее, его останки. Обшарпанный выцветший корпус стоял на подставках: шины, ступицы и передние крылья давно уже сняли, а одно заднее крыло и вовсе исчезло. Внутри машины уже свинтили все, кроме руля. Ни сидений, ни приборной доски, ни коробки передач не было.

Конрауд обошел джип со всех сторон. Он не мог наверняка сказать, какой это год выпуска, но машине едва ли было намного меньше тридцати лет. Перед у нее был относительно целым. Капот был на месте, только бампера и решетки не хватало, и на месте радиатора в капоте зияла большая дыра. Там, где положено было находиться мотору, была пустота. Конрауд присел на колени и погладил пальцем место под бампером, и ему показалось, что он нащупал крепление для лебедки.

Он встал. В индустриальном квартале по-прежнему было безлюдно. Он не знал, скоро ли вернется Бернхард, но решил поторопиться. Он схватил брезент и собрался было снова укрыть им останки джипа, как его взгляд упал на капот. Он склонился над ним, погладил рукой поверхность, всю ржавую и во вмятинах, внимательно рассмотрел почти облезшую выцветшую краску.

Потом он решил не рисковать и не задерживаться здесь дольше, укрыл остов джипа брезентом и попытался убрать наиболее заметные следы своего присутствия. Некоторое время провозившись с этим, он поспешил к себе в машину и уехал прочь.

По дороге домой он вспоминал, как Бернхард показался в дверях, когда Конрауд зашел к нему перед выходными. Он позвонил в звонок и долго ждал, пока дверь не открылась и на пороге не встал хозяин. Он был довольно высокого роста, ровесник Хьяльталина и Сигюрвина, волосы редеющие, виски тронуты сединой, черты лица крупные, губы толстые, а нос правильной формы. Судя по приему, который он оказал Конрауду, с незнакомыми он обращался весьма сухо. И он ничего не знал и не помнил.

– Бернхард? – осведомился Конрауд.

– А вы кто?

– Мне