Книга Ведьма княгини - Симона Вилар

И он рассказал, что случилось, когда расшалившиеся духи выгнали на беседовавших волхва и чародейку медведя. Вот тут-то Малфрида его каким-то особым чародейством отбросила, да еще и нелюдей распугала. А как?.. Мокей не мог пояснить. Сам тогда поспешил прочь, опасаясь, что и его обнаружат. Его и по сей день пугало и отвращало все чародейское, а там, в чаще, было чего испугаться: шутка ли, баба беременная живого медведя отбросила, словно играючи. А ее силу Мокей по себе помнил, не забылось еще.

— Не могла она колдовать, — ровно в забытьи повторял Маланич. — Не могла! Ни одна чародейка не в силах такое совершить, если жизнь под сердцем носит. Но она точно в тягости?

— Сама о том Малкине сказывала, — стоял на своем Мокей. — Так что теперь у Ольги своя чародейка есть, поэтому княгиня и не опасается наших чащ.

При упоминании об Ольге Маланич как будто очнулся. Провел ладонью по глазам, отгоняя давнишние видения, заставляя себя задуматься о насущном. Итак, Ольга прибыла с боярыней Свенельда, которая не просто ей служит, а еще и колдовать способна. С одной стороны, понять это можно: Ольге в колдовской чаще своя чародейская сила понадобится, вон, тот же Мокей ранее говорил, перечисляя свиту Ольги, что с ней и воины и волхвы явились. Волхвы ей сейчас не сильно помогут, тут особые заклинания знать нужно, не к светлым богам обращенные, а против тьмы. Такие лишь древлянские ведуны знали, а волхвы Велеса и Перуна умели только взывать к небу… которое ныне Чернобог и Морена густыми тучами закрыли.

И Маланич даже поискал на поясе амулет Морены, в виде толстой грудастой бабы без головы. Древляне и ранее находили подобные изваяния в болотах и боялись их, а теперь он каждое велел хранить, а нашедшему серебром платили да благословляли. И все одно люди со страхом смотрели на древние фигурки Морены… такие древние, что у Маланича дух захватывало. И с такой покровительницей ему нечего опасаться даже происков самой Малфриды. Да и Чернобог с ними, а он, как известно, и распятого бога христиан не сильно чтит.

Маланич поднес к губам изображение на перстне, поймал и взолнованный взгляд Мокея и кивнул:

— Ступай, Мокей. Пусть тебя накормят и напоят, потом почивать иди. Ты хорошо справился, я это учту.

Самому же Маланичу не спалось. Он вообще редко когда спал, его иная сила питала. Вот и ходил из угла в угол по гриднице, размышлял. Порой ощупывал свою левую, беспалую руку. Ведь не только о себе он тогда узнавал, не только о Малфриде, которая его сгубить может. Тогда ему сам Вий подземный сообщил, что древлянское племя погубит женщина. И долгое время Маланич подозревал, что таковой и может оказаться ведьма Малфрида. Сильная она была, но сила ее не от света шла. Маланич всегда говорил, что нельзя ее обучать, что погубить лучше. Да его разве слушались? Вот и обучили чародейку всякому умению разить и губить, силу ее развили. Он же опасался ее… не столько из-за судьбы племени, сколько из-за собственной судьбы. Хотя для волхва Маланича что своя жизнь, что племени были едины. Как может племя без него? Он надежда земли древлянской. Иного верховный волхв и помыслить не мог.

Правда, верховным кудесником Маланич стал недавно. До этого власть имел мудрый Никлот, самый древний житель племени, помнивший те времена, когда и князей не было. Когда боги в леса с небес сходили и являли себя людям. Никлот же пил мертвую и живую воду и жил так долго, что и глаза его выцвели. Он считался самым мудрым, и Маланич подозревал, что Никлот знает о желании соперника занять его место. Но старик не мешал ему. Даже наоборот, сгинул однажды невесть куда, как будто специально место освободил, ну а уж Маланич добился, чтобы его избрали верховным служителем. Да только Маланич не забыл, как однажды Никлот сказал ему, что он не опасается Маланича, раз Малфриде сила дана. Ну и предсказание Вия, что именно Малфрида его погубит… Тогда-то Маланич и замыслил обмануть судьбу, убив прежде ведьму. Думал, так доброе дело для всех сделает, не только для себя. Но вот она опять здесь. Женщина, которая погубит его племя.

Маланич остановился, в груди стеснило от неожиданной догадки. А может, зря он саму Ольгу недооценивает? Вон она у власти удержалась и без мужика. Не долго пока, но держится же. А ныне явилась тризну по убиенному князю совершить. По покону так и полагается, однако Маланич вдруг вспомнил, что ему Мокей о властности и непреклонности Ольги сказывал. Они погубили мужа этой женщины. Что, если все помыслы Ольги только на то и направлены, чтобы отомстить? Но разве с такими мыслями едут к врагам с небольшим войском?

Маланич вышел из гридницы, прошел мимо задремавшего у стены охранника. Был тот час, самый глухой и тихий, когда даже шалившие домовые утихомиривались и разлезались по своим кутам и подполам. Тихо-то как. Только поскрипывали деревянные ступени, когда волхв поднялся на верхнюю галерею. Терем древлянских князей в Искоростене находился на скалистом мысу над рекой Ужой, другие более поздние постройки обступили его полукругом. Маланич стоял, опершись о перила, вглядывался в зыбкий серый отсвет вдали. Все четче стали вырисовываться силуэты темневшего в отдалении леса, молчаливого в эту пору, когда и нелюди уже не шалят, когда все затихает, и только белесый туман ползет по траве, мутный и похожий на небытие. Слева от Маланича тускло блеснула излучина Ужи, темнели гранитные глыбы утесов на ее берегах. В такое время любая мысль замирает, но именно сейчас Маланич вдруг понял, что ему нужно сделать, и воспрянул духом.

Он не велел будить Мокея, но приказал подготовить для того лучшего коня, какого найдут в конюшнях. В древлянских лесах кони считались роскошью, а этого гнедого Маланич сам оглядел, велел наново перековать. Нелюдь страшится кованного человеком железа, да и лошадей не любит. Как и лошади безмерно страшатся всего необычного, потустороннего. Этого же коня Маланич повелел накормить самым отборным зерном с особыми травами, которые сам подмешал, заговаривая от страха и на силу. Так же осмотрел в хранилищах княжеского терема луки и стрелы, выбрал один из наилучших, крепкий, из древесины трех сортов, усиленный по спинке воловьими жилами, защищенный от сырости толстым слоем гладкого черного лака. Стрелы волхв тоже выбирал отменные, ровные, с узкими острыми наконечниками, оперенные ястребиным пером. Когда ему сообщили, что Мокей уже встал и завтракает в людской, он опять-таки не торопил его. Сам же поднялся в свою горницу, где выбрал наиболее сильные амулеты Чернобога и Морены безголовой, сам шептал над ними заклинания, сам направлял на них силу, даже вспотел. Но главное было подготовить самого гонца.

Когда волхв спустился в гридницу, оказалось, что Мокей ею уже ждет. Проведал, что Маланич не единожды о нем справлялся, и сам пришел. Толковый парень.

Маланич оглядел своего поверенного с особым интересом. Отметил его ловкую сильную фигуру, широкий разворот плеч.

— Ты ведь хорошо умеешь стрелять из лука, Мокей?

Парень широко улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы. Подбоченился, откинув за плечи чисто вымытые русые волосы, ногу в добротной постоле горделиво выставил, словно перед кралей какой красовался.

— Али я не в древлянском краю рос, прославленном своими стрелками-охотниками?