Книга Циничные теории. Как все стали спорить о расе, гендере и идентичности и что в этом плохого - Хелен Плакроуз

по отношению к власти) с целью осуществления группового политического действия. Однако сторонники позиционной теории не приводят этот аргумент в свою защиту. Обычно они просто обходят обвинения в эссенциализме стороной, утверждая, что теория предполагает наличие у членов одной группы не единой природы, а одних и тех же проблем в несправедливом обществе, хотя они могут выбирать, в каких дискурсах принимать участие. Предполагается, что члены этих групп, несогласные с позиционной теорией или даже отрицающие свое угнетенное положение, интернализировали свое угнетение (ложное сознание) или заискивают перед доминирующей системой в надежде на ее расположение или награду («дяди Томы» и «аборигенные информанты»), укрепляя позиции доминирующих с точки зрения Теории дискурсов.

Позиционная теория лежит в основе политики идентичности – в этом коренное отличие последней от либеральных движений за гражданские права. Для влиятельной черной феминистки Патриции Хилл Коллинз связь между позиционной теорией и политикой идентичности была однозначна и представляла собой важнейший элемент прогресса[484]. В схожей, но, возможно, еще более основательной манере Кристи Дотсон – пожалуй, самый авторитетный черный феминистский Теоретик знания – утверждает, что для доминирующих социальных групп практически невозможно выйти за пределы своей системы знания, которая в мейнстримном обществе просто считается знанием как таковым. В своей работе 2014 года «Отслеживание эпистемического угнетения» она описывает порядки угнетения (orders of oppression). Первые два порядка – это две формы эпистемической несправедливости, описанные Фрикер. Третий и самый глубокий порядок – «несводимость» (irreducible). Под этим она подразумевает эпистемическую несправедливость, которая существует не просто в несправедливой социальной системе, но внутри системы знания. Следовательно, изменить ее изнутри этой системы знания практически – если не абсолютно – невозможно[485]. По мнению Дотсон, системы знания – «схематы» (schemata) – специально созданы для того, чтобы служить доминирующим группам и исключать всех остальных. Однако по причине чрезвычайной слаженности их работы доминирующие группы не осознают, что есть вещи, которых они не знают, вещи, которые можно узнать, только находясь в угнетенных системах знания[486].

В конце концов Дотсон приходит к убеждению, что система знания неполноценна, если она не включает в себя основанное на опыте знание меньшинств. Предполагается, что это знание устойчиво отличается от знания доминирующих групп по причине существующей расстановки сил. Более того, знание, производимое доминирующими группами, включая науку и рациональное мышление, – всего лишь продукт их культурных традиций и ничем не лучше знания, производимого в других культурах. Дотсон очевидным образом исходит из обоих постмодернистских принципов. С помощью своих аргументов, ключевых для позиционной теории, она отрицает, что наука и рациональное мышление принадлежат всем и одинаковы для всех, и, в сущности, отдает их на откуп белым западным мужчинам. Но на этом Дотсон не останавливается. Логическое следствие ее притеснения третьего порядка заключается в том, что если какой-нибудь представитель доминирующей группы не согласен признать ограниченность собственной системы знания, не включающей в себя основанное на опыте знание извне, то виной тому неспособность мыслить за пределами своей культуры. Другими словами, вежливое несогласие тут не прокатит.

Хосе Медина доступно и, как кажется, вполне скрупулезно излагает аналогичную точку зрения в своей книге 2013 года «Эпистемология сопротивления». Медина отмечает «эпистемическую избалованность» членов привилегированных групп и утверждает, что им «трудно учиться на своих ошибках, предубеждениях, ограничениях и пресуппозициях своего положения в мире и своей точки зрения»[487]. Изучение знания в рамках академических исследований Социальной Справедливости основывается на предпосылке, что привилегии избаловывают людей и лишают их способности по достоинству оценивать иные способы познания. Медина утверждает, что эта избалованность порождает «эпистемические пороки»: эпистемическое высокомерие, эпистемическую леность и активное невежество. Угнетенность же, напротив, способствует появлению «эпистемических добродетелей»: эпистемической скромности, эпистемического любопытства/усердия и эпистемической открытости[488]. Этим порокам и добродетелям, соотносящимся с привилегированностью и угнетением, отводится важное место в критической расовой и постколониальной Теориях, согласно которым позиция угнетенного допускает двойственное или множественное сознание, поскольку угнетенные одновременно действуют в рамках нескольких систем.

Нить рассуждений, наделяющая двойственным сознанием угнетенного, но не угнетателя, зачастую приписывается марксизму, однако точнее будет сказать, что постмодернизм, равно как и марксизм, унаследовал ее из работ немецкого философа Георга Вильгельма Фридриха Гегеля[489]. хотя, возможно, для постмодернистов важным проводником этой идеи был Маркс. Как и всегда, позиции постмодернизма и марксизма здесь существенно и умышленно разнятся. Ключевое различие заключается в том, что марксисты полагали, будто из-за ложного сознания, являющегося результатом тайно навязанной власти, терпят лишения угнетенные, в то время как постмодернисты все больше уверялись в том, что жертвами ложного сознания являются угнетатели, встроенные социализацией в выгодную для них систему знания. Вот как это различие описывает Теоретик Чарльз Миллс:

Расово подчиненные – жертвы, если уж на то пошло, геноцида, экспроприации и рабства! – зачастую вполне способны осознавать свое положение. Дело не в том (или не всегда в том), что плененным индивидам недостает понятий – герменевтических ресурсов, – чтобы осмыслить свою ситуацию, а в том, что таких понятий недостает привилегированным или они считают их невозможными или даже непостижимыми по причине их несоответствия идеологии белого превосходства. Даже если бы им пришлось «выслушать», что говорят чернокожие люди, то они все равно не смогли бы их «услышать» по причине концептуальной несогласуемости схемы предпосылок чернокожих с их собственной доминирующей схемой. Белые оказываются в плену (обратная метафора) когнитивного состояния, одновременно защищающего их от столкновения с реальностью социального угнетения и, разумеется, делающего их эпистемически недееспособными[490].

Написанное означает, что академические исследования Социальной Справедливости овеществляют постмодернистский принцип знания – делают его «реальным» – и объединяют с постмодернистским политическим принципом, представляющим собой стремление изменить основополагающие системы власти, предположительно встроенные в каждое социальное взаимодействие. С этой целью четыре постмодернистских сюжета пускаются в ход с невиданной ранее убежденностью.

Не усомнись в Теории

Возможно, наибольшее беспокойство в связи с академическими исследованиями Социальной Справедливости вызывает тот факт, что становится все сложнее говорить о вопросах, к которым они имеют отношение, – равно как и о самих этих исследованиях, – не играя по написанным ими строгим правилам. Это означает, что необходимо пользоваться исключительно одобренной ими терминологией, а также признавать валидность позиционной теории и политики идентичности. Овеществление постмодернистских постулатов почти исключило возможность несогласия с ними. Любое расхождение во взглядах в лучшем случае рассматривается как следствие незнания академических работ (будто знакомство с ними автоматически подразумевает согласие), а в худшем – как серьезный моральный недостаток. Подобные, как будто заимствованные из религии требования – если ты не уверовал в Бога, значит, неправильно интерпретировал Священное Писание или просто хочешь жить во грехе – оказываются применимы в области, претендующей на научность. Это более или