Книга Суровое испытание - Кон Джиён

Со Юджин слушала, скрестив руки на груди. Она вдруг пожалела, что села в эту машину. А вокруг стоял жуткий туман, что хоть глаз выколи.

— Послушайте! Я борюсь с теми, кто говорит неправду. Пострадали дети, и я всего лишь привлекла к суду тех, по чьей вине это произошло, — вот и все!

На ее гневную реплику инспектор Чан лишь саркастически улыбнулся.

— Ну тогда вам придется вступить в войну со всем Муджином. Все вокруг лгут и покрывают друг друга. Член городского совета и шурин владельца строительной компании, сотрудник автошколы и жена директора больницы, хозяйка караоке-бара и глава полиции, безвестный певец ночного клуба и респектабельная вдова, преданная жена и пастор, профессор и издатель учебной литературы, городской отдел образования и директор частной школы — все делают друг другу поблажки, закрывая глаза на преступления и покрывая беззакония. Им не нужна ни честность, ни справедливость. Единственное, чего они действительно хотят, — оставить все как есть, и ради этого порой готовы поделиться солидной частью своего имущества. Стоит пару раз закрыть глаза на что-то, как все будут счастливы; если двое пошли на компромисс — так они это называют, — весь мир может спать спокойно. И тут появляетесь вы и устраиваете хорошенькую встряску. Вы призываете к переменам тех, кто ненавидит перемены!

— Что вы прицепились ко мне? Если будете продолжать в том же духе, я выйду! — выпалила Со Юджин, на что инспектор Чан ответил:

— Выслушайте меня! Вы думаете, что в суде можно добиться правды? Вы вообще в курсе про круговую поруку? В судебной практике это особенно распространено: принято оказывать содействие коллегам, не важно, бывшим или нынешним. Адвокат Хван прибыл сюда, заручившись обещанием получить офис под ключ в сеульском Каннамгу[12]. Вы же должны понимать, о каких огромных суммах идет речь. Этот человек, гордость нашего города, конечно же, далеко не идиот. Неужто вы думаете, он не знает, что на самом деле творили эти сволочи? Черта с два! Наверняка он тоже долго терзался сомнениями, но ради так называемой социальной справедливости, и с целью развития родного города, и, так скажем, из соображений глобальных принципов и человеческого долга пришел к выводу, что будет правильным пожертвовать парой-тройкой глухонемых детей. Судьи? Эти люди учились в одном университете, может быть, с разницей в несколько лет или же вместе сдавали экзамены на высшие государственные чины; кто-то кому-то приходится дядей жены, сватом одноклассника по старшей школе или ментором зятя. Что у нас с прокурором? В Муджине ему осталось отслужить шесть месяцев. Если он даст слабину и невзначай наступит кому-то на больную мозоль, то все его планы по воссоединению с семьей — женой и детьми в Сеуле пойдут насмарку. Эти люди с самого рождения и по сию пору жили под прессом бесконечных оценок и нескончаемой конкуренции, постоянно сметая кого-то со своего пути, чтобы достигнуть нынешнего состояния. Из-за разницы в один балл друг остался выброшенным на обочину, а сам он сделался судьей или прокурором. Так неужели вы надеетесь, что из-за нескольких умственно отсталых детей и ради восстановления истины и справедливости они станут портить отношения с дядей жены, однокашником, наставником зятя, одноклассниками тестя? Вы думаете, что для таких людей в реальности права главы интерната и ребенка-инвалида равны?

Со Юджин ошарашенно посмотрела на инспектора Чана. Тот же, хватившись, что в запале наговорил лишнего, умолк. И закусил губы, по-видимому, кляня самого себя.

— Это что… типа предостережение мне? — спросила Со Юджин, а инспектор переключил скорость и сменил тему:

— Вроде того… Простите, если перегнул палку. Не знаю, зачем я говорю это, однако вы ровесница моей младшей сестры, давным-давно покинувшей этот мир, к тому же я совсем недавно узнал, что вы дочь пастора Со Гаптона…

Его неожиданное признание огорошило ее. На мгновение она растерялась, не понимая, к чему он ведет.

— Просто то, что вы делаете, на мой взгляд… как бы это сказать… кажется мне глупым. Я вот никак не могу взять в толк, почему бы вам не воспользоваться легким путем, вместо того чтобы все время усложнять себе жизнь? Все эти наивные мысли и глупости… Нет, я понимаю, когда ты поступаешь на службу, например в полицию, то первые года полтора маешься подобной чепухой, ну а потом-то прекращаешь. К определенному возрасту это должно изжить себя. Ты обзаводишься семьей и детьми, родители начинают хворать, и тебе уже не до баловства — нужно браться за ум. А вам уж и подавно: в разводе, плюс больной ребенок, родители уже в годах. А вы все не можете образумиться… Я бы, может, и понял, будь вы мужиком, но баба?

Со Юджин хранила молчание. Инспектор продолжил:

— Признаюсь честно, к женскому полу я неравнодушен, а уж если красотка, то вообще беда. Однако по моему опыту могу сказать: женщины если и впутываются в какие-нибудь авантюры и пускаются во все тяжкие, то, как правило, из-за ухажера, других причин что-то не припомню… Поначалу, что скрывать, думал про вас: не голливудская красотка, так какого лешего на рожон лезет, кому чего доказать хочет… Я женщин перестал уважать еще в первом классе начальной школы, когда учительница без конца меня перед всеми срамила и колотила за то, что мать моя по бедности не делала учителям подношений. А тут меня разобрало любопытство. Не берусь утверждать точно, но, по-моему, в политику вы не особо рветесь. Тогда, выходит, таким наивным способом надеетесь изменить мир?..

— Послушайте, — на полуслове прервала его Со Юджин, повернувшись к инспектору, когда он дал по тормозам перед светофором. На секунду она опустила глаза, после чего, устремив взгляд на затянутую туманом улицу, с расстановкой произнесла: — Желание изменить мир… Я рассталась с ним, когда отец покинул этот свет. А сейчас я сражаюсь для того, чтобы они, эти люди, не смогли изменять меня.

100

Волны набегали на берег, проделав себе путь сквозь стебли тростника, и с плеском ударялись о борт лодки. Только это плюханье и выдавало присутствие моря. Заросли тростника тянулись насколько хватало глаз, и в лунном свете казалось, что им нет конца и края. Но где-то там, за шелестящей травой, скрывается необъятное море — самое невероятное творение на этой земле.

Кан Инхо сидел на возвышении. Рядом с ним валялась пара бутылок из-под соджу, которые он только что опустошил. Порывы морского ветерка поигрывали стеблями тростника, холодили затылок, отчего все его тело покрылось мурашками, выводили его из состояния ступора и пробуждали притупившиеся чувства. Пошуршав пачкой сигарет, он вытащил одну. Это была последняя. Сколько он сидит здесь, что успел выкурить целую пачку?

Бывает, что какое-то событие выворачивает наизнанку все твое нутро, подобно цунами, которое баламутит море, обнажая дно, переворачивая все вверх тормашками. И прошлое, что он, казалось бы, давным-давно предал забвению, словно вызванный с того света дух, упорно нашептывает в потайном уголке сердца, выпытывая ответ и никакой хмель не поможет избавиться от него. А на прожитом отрезке жизни зияют раны — запущенные и недолеченные, они издают ужасное зловоние.