Книга Магия Терри Пратчетта. Биография творца Плоского мира - Марк Берроуз

Документ добавляет, что автограф-сессии Пратчетта начались в специализированных магазинах, а потом продолжались в крупных, и сообщает, что его предыдущие книги по-прежнему хорошо продаются. Оба издательства составили план передвинуть Терри из ниши фантастического рынка в общий раздел: «Наши усилия в течение следующих нескольких лет будут сосредоточены на продажах произведений Терри Пратчетта обычному читателю… иными словами, мы позиционируем Терри как юмористического писателя, чьим творчеством может насладиться любой читатель, а не как автора “смешной фантастики”». Маркетинговый план включал в себя короткие пресс-конференции в солидных газетах, в том числе The Times, The Sunday Times и The Daily Telegraph, до больших интервью, которые должны будут показать, что Пратчетт признан как «влиятельный и значительный писатель».

Терри вошел в новое десятилетие как автор бестселлеров, но не вызывало сомнений, что собравшаяся вокруг него команда предвидела новые успехи в будущем[187]. В 1990 году статус Пратчетта, вероятно, превосходил его культовость, и самые разные люди – из всех областей жизни – говорили, что являются его поклонниками. Его рекламная команда напряженно работала над реализацией своего плана, и очень скоро биографические очерки о Пратчетте стали появляться в The Times, The Sunday Times и The Daily Telegraph, а также в обычных тематических журналах. Конечно, романы-бестселлеры – это очень хорошо, но карьера начинает двигаться вперед, когда твое имя появляется в воскресных приложениях. В начале года женщина по имени миссис Дугал написала в The Sunday Times с просьбой порекомендовать юмористические книги для ее детей, чтобы они могли почитать их во время каникул. Газету тут же наводнили письма фанатов Терри Пратчетта, называвших его романы, и две трети всех советов были рекламой «Угонщиков» или «Плоского мира».

Годы, последовавшие за увольнением и переходом на полный писательский рабочий день, стали неправдоподобно продуктивными, и многие новые проекты принесли плоды в начале новой декады. В 1990 году Gollancz и Doubleday вместе опубликовали пять новых романов – максимальное количество за один год. «Землекопы», продолжение «Угонщиков», сделали погоду в апреле, за ними последовали «Благие знамения» в мае, в августе вышла короткая новелла «Эрик», а в сентябре – заключительная книга трилогии про номов – «Крылья». Ну и в завершение, во время рождественских праздников, на прилавках книжных магазинов появился роман из серии «Плоский мир» – «Движущиеся картинки». Кроме того, Терри написал три коротких рассказа для разных публикаций и антологий, а также сделал книжный обзор для The New Scientist. Выглядит перебором, но аппетит на новые книги Пратчетта продолжал расти.

То был период растущей славы Пратчетта: за десять лет он шаг за шагом добрался от чудаковатого автора фантастики до писателя, ставшего национальным достоянием. Каждая следующая книга продавалась лучше, чем предыдущая, что, в свою очередь, приводило к новым интервью и упоминаниям в прессе, дружеским советам почитать его книги и очеркам о его работе, что гарантировало успех следующей книги. Эта восходящая кривая будет – в большей или меньшей степени – подниматься вверх до конца его жизни. К тому же он все лучше держался на публике, научился обходить неудобные личные вопросы во время интервью и не говорить противоречивых вещей или слов, которые кто-то мог вырвать из контекста. Благодаря своему журналистскому прошлому Пратчетт знал, как выдать лучший результат, и заранее заботился о том, чтобы каждое интервью было приправлено шутками и цитатами, и они часто получались такими же удобными для цитирования, как романы. Конечно, он готовился к ним заранее – щедро раздавая дополнительный «лимонный шербет». Оборотная сторона состояла в том, что любая кампания Пратчетта в прессе неизбежно включала взаимозаменяемые интервью, и требовался опытный репортер, чтобы пробить тщательно выстроенный фасад и выдать нечто новое.

По мере того как слава Пратчетта росла, в прессе стали появляться совершенно полярные мнения о его книгах. С одной стороны, поклонники Терри, те, что читают, забывая о черепахе и слонах, и даже между шутками, инстинктивно увидели, что Пратчетт строит сложный, вызывающий ассоциации мир человеческих ценностей и тепла. Часто статьи о его книгах в крупных газетах получались столь же восторженными, как в жанровых журналах, таких как SFX и Locus, и авторы обзоров сравнивали его с Диккенсом и Вудхаусом, а не с Толкином и Дугласом Адамсом.

С другой стороны, имелись сбитые с толку успехом Пратчетта критики, которые отмахивались от него как от любителя и литературного поденщика, вызывающего восхищение ничего не понимающих троглодитов. Даже те критики, что наслаждались его романами, часто хвалили его, сопровождая свои отзывы насмешками в адрес типичной аудитории Пратчетта.

«Терри Пратчетт – автор, вызывающий раздражение, – начинает один из таких критиков в статье в The Times в 1994 году и продолжает: – Когда-то все понимали, что драконы, волшебники и мистические путешествия непередаваемо безвкусны, точно коллекция пластинок хеви-метал и пристрастие к пиву, разбавленному сидром. Но истории Пратчетта… удобно устроились на полках преподавателей и дьяконов». В передаче BBC 2 «Новейшие обзоры» (Late Review) поэт Том Полен сделал испепеляющий обзор «Интересных времен» 1994 года, назвав Пратчетта «полнейшим любителем, даже не разбивающим свои произведения на главы». Nottingham Evening Post отвергла его мир как «Среднюю Англию с заклинаниями». В насмешливом обзоре «Мрачного Жнеца» 1991 года The Guardian выдала сквозь стиснутые зубы: «Главная причина похвал – смех, – написал критик Джонатан Коу. – У Пратчетта нет топора, который следует точить, нет политических взглядов, чтобы их доказывать, нет намерения создать последовательный мир, как у Толкина, а лишь детский восторг перед остротами, стреляющими со страницы… но очень скоро эффект исчезает».

Странная реакция на книгу, в которой есть вторая линия сюжета о массовом потреблении и буквальные портреты больших универмагов, высасывающих жизнь из городов. Пратчетт не просто точит топор, он пускает его в дело. Но особенно возмутительно то, что самые человечные истории Плоского мира называются всего лишь остротами. Еще большее негодование вызывает обзор The Sunday Times «Ведьм за границей», заканчивающийся так: «Пратчетт иногда шутит, что его “обвиняют в литературе”. Клянусь своей бессмертной душой, я не могу даже представить, о ком он говорит».

Каждая новая работа неизменно вызывала к жизни несколько таких обзоров. Когда роман «Только ты можешь спасти человечество» попал в шорт-лист «Приза детской литературы» The Guardian, один из членов жюри сказал: «Да, это хорошее чтение, но можно ли его назвать хорошей литературой?»

Публично Пратчетт воспринимал подобную критику спокойно и обычно отвечал, что зарабатывает много денег, и это более чем адекватная компенсация за невозможность покорить снобистские литературные круги Лондона. Но они причиняли ему боль. Периодически его горечь выплескивалась в интервью, иногда репортерам удавалось получить от него ядовитые ответы, которые больше подходили для бара, чем шикарного литературного обеда, он говорил, что, если начнет относить свои книги к «магическому реализму», а не «фэнтези», жюри Букеровской премии сразу же постучится в его дверь. Пратчетт часто ссылался на «Детей полуночи» (Midnight’s Children) Салмана Рушди и «Стрелу времени» (Time’s Arrow) Мартина Эмиса в качестве примеров произведений фэнтези, названных официальной критикой «приемлемыми».