Книга Любовь для дурочки - Алла Дроздова

— Прости, мамочка. Сережа был хорошим человеком, но я… не знала, что ты так его любила…

— Не так, — всхлипнула Алина.

Марина, вытерев слёзы, уже удивленно посмотрела на мать.

— Мама…Ты о чем?

— Доченька… я любила Сережку, но ещё больше люблю Кирилла.

— Кирилла? — переспросила она. — А это кто?

Алина тоже вытерла слёзы и, надрывно вздохнув, принялась рассказывать дочери их историю знакомства, влюбленности, расставания и новой встречи и любви с Кириллом, уже спустя два десятка лет. К концу истории Марина, сидя на кровати, крепко обнимала мать. Глаза её горели, а щеки раскраснелись.

— Мам! Ты у меня такая… — взгляд дочери ясно выражал неподдельное восхищение и восторг. — Мы никогда так честно не разговаривали… наверное, зря. Но тебе повезло — они любили тебя всю жизнь…

Глава 33

— А меня… — девушка снова скуксилась, будто собиралась заплакать, но всё же в последний момент сдержалась. — Понимаешь, мамочка, я никогда не могла и подумать, что Никита уйдет от меня. Мне казалось, что он будет любить меня вечно.

Одинокая слеза всё же покатилась по щеке девушки. Но буквально через два десятка секунд Марина с горячностью несправедливо обиженного человека заговорила.

— Да! Я не всегда была права, признаю… Он хотел детей, а я не хочу, пока. Нам нужно пожить хоть немного для себя. Заняться, в конце концов, своей карьерой. — Марина, ища поддержки своим словам, попыталась поймать взгляд матери. — Я даже и не предполагала, что вопрос детей был для него так принципиален. Мог бы и сказать, если возникла такая острая потребность!

— Маришка! Ну как же, моя дорогая? Дети это важная составляющая благополучия любой семьи. Я вот, например, ни разу не пожалела, что у меня есть ты, хотя и родила тебя в двадцать лет.

Они порывисто обнялись, и тут же обе заплакали. Спустя какое-то время Марина, сквозь непрерывно льющиеся слёзы, пробормотала.

— Ну, а теперь поздно что-то менять! Никита сказал, что Вирра ждет ребенка, и он не может её бросить.

У Алины внутри все похолодело.

— Кто ждёт ребенка? — заплетающимся от внезапно испытанного шока языком переспросила женщина.

— Вирра… Никита ушёл к Вирре… Сестра называется… — и Марина снова захлюпала носом.

«Господи! Да эта негодяйка испортила жизнь всем, кому могла… Даже моей дочери! Это её месть мне и Кириллу! — поняла она. — Вирра наиграется и Никиту тоже бросит. Эта девочка вообще не способна любить… никого, кроме себя, своих эгоистичных амбиций. — И уже спустя минуту у Алины возник иной, вполне резонный вопрос. — А как же её любовь к Кириллу? Её уверение в безумной любви к нему… О Господи!».

— Хорошая моя! Ну как же так?! Я же сразу вас предупредила, что бы не доверяли ей полностью. Вирра не хороший человек, не имеет понятия ни о чести, ни о совести. Даже Сережка и Кирилл, растившие её, утверждали, что если ей что-то нужно, то она не остановится ни перед чем, пока не получит то, что хочет.

— Мама! Ты не поверишь, но я не осуждаю её… Вернее осуждаю, но у меня нет к ней осуждения, граничащего с ненавистью. Понимаешь, мы в последнее время как-то очень сильно отдалились с Никитой друг друга, перестали жить общими интересами.

— И как давно у вас произошло это… охлаждение?

— Давно, — и Марина тяжело вздохнула. — Почти год…

Алина охнула.

— Маринка! Я не верю! Вы ведь приезжали к нам на остров, и у вас всё было в порядке.

— Именно там у нас только и было… Остров для нас являлся каким-то волшебным местом. Он был «заражен» вашими любовными флюидами, поэтому на нем мы просто были обречены общаться по-другому. Но как только возвращались — в душе опять апатия, безразличие и холодность.

Марина погрузилась в свои какие-то воспоминания, а потом продолжила.

— Именно поэтому я и не рисковала заводить ребенка. Я разочарована… не думала, что Никита может меня предать. Мне именно от этого удара в спину больно. Если бы он просто поговорил со мной: всё рассказал, объяснил, что больше не любит — я бы поняла, приняла и спокойно отпустила его. А так получается, что всё сделал исподтишка и теперь я брошенка… я одна.

— Нет, моя хорошая. Ты не права! Какая разница как произошло у вас расставание — с предупреждением или без такового. Если вы перестали интересоваться друг другом, если у вас пропала душевная близость, если перегорели чувства, то не нужно было вообще держаться друг за друга. Вы должны были дать шанс своим отношениям уже в другом качестве — в качестве если не лучших, то хороших друзей… И попытаться построить новые отношения с другими людьми.

Марина вздернула носик и с вызовом спросила.

— Так ты предлагаешь мне с ним ещё и дружить?

Алина покачала головой.

— Нет. Твоё дальнейшее общение с Никитой — это только твой выбор. Я говорю сейчас о том, что вы уже шли к завершению своих отношений. Понимали, что у вас что-то идёт не так, но так и не нашли сил откровенно поговорить. Никита — пошёл искать утешения в постели у другой, а у тебя обида… что не ты это сделала первой.

Марина аж задохнулась от предположения матери. То, что слова матери нашли истинную причину, главное зерно обиды, расстроило девушку чрезвычайно. Но как же не хотелось признаваться в том, что она права! От обиды девушка даже отодвинулась от неё и, надув губы, отвернулась.

Молчание продлилось около пяти минут. Алина дочь не торопила.

«Пусть подумает. Раз между ними давно всё закончилось, то в Маринке сейчас просто играет женское самолюбие. Вон, она даже Вирру не осуждает».

Девушка и правда вскоре снова прильнула к матери.

— Мама! Прости меня! Ты во многом права. Это я живу эмоциями.

— Вот именно — эмоциями. Но это наш всеобщий женский бич. Надо жить не эмоциями, а чувствами. Мы часто путаем эти два понятия… Да и потом, Никита же не единственный мужчина на земле. Только дай чуть- чуть себе времени, и ты встретишь другого…

— Нет, мама. Меня унизили настолько, что я теперь не смогу никому поверить. Я всё время буду думать, что за моей спиной и он может так же, как и Никита, с кем-нибудь другим делать детей…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Марина вновь хлюпнула носом. А Алина гладила дочь по голове, по её длинным, черным, шелковым волосам, и наконец рискнула задать страшный вопрос, тревоживший душу матери.