Книга Переплёт - Бриджет Коллинз

— О... спасибо. Люциан. Ты очень щедр.

Он отмахнулся, показывая, мол, пустяки. На миг я проникся к нему глубокой неприязнью — тоже мне, молодой лорд, подачки раздает... но он поймал мой взгляд и весело подмигнул.

За следующим прилавком Дарне купил три раскрашенных деревянных яйца и бросил одно мне так неожиданно, что я едва его поймал. Другое было вручено Альте.

— Дарне, — заметил я, — расписные яйца принято дарить своей зазнобе.

— Я так и сделаю, — ответил он и показал третье яйцо, которое оставил себе. — Бог с тобой, Фармер, это всего лишь яйцо. А ты смотришь на меня так, будто я задумал взять взамен твою душу.

Я натянуто рассмеялся и сунул яйцо в карман. Где-то зазвонил колокольчик, и Альта потянула меня за рукав.

— Пойдем; а то опоздаем.

— Не опоздаешь, не бойся. Сначала же танцуют малыши... Танец с лентами, — пояснил я, увидев, что Дарне не понимает, о чем речь. — В центре ярмарочной площади возводят большой столб, к нему привязывают ленты. Девчонки танцуют вокруг него и опутывают лентами, да так, что потом не распутать.

— Это очень красиво, — добавила Альта. — А Пераннон Купер выбрали королевой Пробуждения. Эмметт, ты непременно должен ее увидеть!

Она помахала подружкам, собравшимся в центре ярмарочной площади, улыбнулась Дарне и убежала.

В честь праздника девушки надели свои лучшие платья; голову каждой украшал растрепанный венок из подвядших полевых цветов, да и сами они, ясноликие, напоминали первоцветы. Почти все распустили волосы, лишь Альта заплела две передние пряди в косички и связала их на затылке, словно хотела отличаться от остальных. Девчонки, обступив Альту, зашушукались и захихикали, потом обернулись и стали смотреть на нас. Сисси Купер указала на Дарне, притворяясь, что вежливо машет ему рукой, и прыснула.

— Я словно торт в витрине кондитерской, — заметил он.

Я рассмеялся. Именно так они и смотрели на него: голодньпли, завистливьп^1и, мечтательными глазами. Все, кроме Альты: сестрица полагала, что торт предназначается ей.

Дарне невозмутимо развернулся, поднял руку и прикрыл глаза от солнца. Его щеки порозовели.

— Тебе правда хочется посмотреть на танец с лентами? Или, может, незаметно улизнем?

— Давай, — ответил я.

— Слава богу.

Я не стал говорить, что вряд ли ему удастся что-то сделать незаметно, ведь девчонки с него глаз не сводили. Просто взял его за руку и увел в толпу, пытаясь не обращать внимания на Альту, принявшуюся звать его по имени. Толпа чуть поредела, и мы бросились бежать, пока не очутились там, где ярмарка почти заканчивалась; несколько одиноких обшарпанных прилавков стояли, как заброшенные сараи.

— Сбежали, — с облегчением выдохнул он и остановился перевести дыхание. — Побаиваюсь я девчонок в этом возрасте, и особенно когда они собираются в стаи. — Как волчицы.

— Или вороны.

Я улыбнулся.

— Значит, у тебя нет сестер?

— Есть, целых две. Лизетта и Сесилия. Но они старше меня.

— Надо же, я не знал.

До меня вдруг дошло, что о Дарне я знаю совсем мало; например, он никогда не говорил о своих родителях. Хотел было сказать ему об этом, но он переменился в лице, и я обернулся посмотреть, что привлекло его внимание.

Прилавок с книгами стоял вдали от прочих, на участке, по колено заросшем травой. Полупустая тележка пробуравила в земле глубокую колею. Торговец мог быть тем же человеком, продавшим мне книгу много лет назад, разве что седых волос прибавилось, живот еще больше прирос к позвоночнику и глазки бегали чаще. А может, это был совсем другой

человек — так ли это важно? Тот или другой^ он попрежнему торговал книгами. Стопки разноцветных кожаных корешков с золоченым узором; несколько переплетов попроще; один или два — с массивными металлическими уголками; обрезы с пятнами плесени. Я шагнул к прилавку и отчего-то мое сердце забилось чаще.

Дарне так крепко схватил меня за руку что я чуть не вскрикнул.

— Ты что это задумал, Фармер?

— Ничего. Просто хотел... — я растерянно моргнул. — Ты, что ли, не знаешь, что это такое?

— Я просто хочу посмотреть.

Он прищурился, молча развернулся и ушел так быстро, что ошейник впился в горло Юуяксы; бедняжка захрипела, засеменив на натянутом до предела поводке. Я замер, раздумывая, что делать дальше. В ушах звенела пронзительная, высокая мелодия волын1си: вдалеке начался танец с лентами. Мелодия то нарастала, то стихала, уносимая порывом ветра. Книготорговец не смотрел в мою сторону; его сальные седые волосы были спрятаны под шляпу. Прилавок выглядел покосившимся, шатким и, казалось, готов был рухнуть в любой момент. Но книжные корешки переливались на ярком весеннем солнышке оттенками голубого, красного и пыльно-зеленого с золотым тиснением...

Вдруг словно лопнула натянутая нить: я вышел из оцепенения и бросился вслед за Дарне.

— Эй! Погоди! Стой же!

Но я не мог угнаться за ним. Не сомневаюсь, что он меня слышал, но останавливаться не желал и даже побежал быстрее, лавируя в высокой траве и спускаясь в лощину.

Уворачиваясь от торчащих веток, я наконец нагнал Люциана, да и то лишь потому, что низкая ветка хлестнула его по лбу, заставив остановиться.

— Что с тобой? — выпалил я.

Он обернулся и набросился на меня, словно продолжая старый ожесточенный спор:

— Тебе они нравятся, да? Книги? Спорим, у тебя гденибудь припрятана пара штук? Чтобы было чем согреться зимними вечерами? Упиться чужим унижением, разлитым по бумаге, читать о нем снова и снова, пока ты... — Что? Да что ты такое несешь?

— Тебе должно быть стыдно!

— Из-за чего?

— Ах, значит, по-твоему, в этом нет ничего стыдного? Человеческими жизнями торгуют на ярмарке, чтобы крестьянам было чем развлечься, когда работы нет? — процедил он сквозь зубы и прислонился к стволу дерева. Над бровью алела тонкая полоска — след от ветки, хлестнувшей по лбу. Через мгновение он поднял глаза и пристально всмотрелся в мое лицо; не знаю, что он надеялся в нем увидеть, но наконец Дарне отвел взгляд. А потом снова заговорил, на этот раз тише и спокойнее, словно я прошел неведомое испытание. — Ты правда ничего не знаешь?

— Нет.

Он долго водил пальцами по царапине на лбу, прежде чем произнести:

— Книги — это люди, Фармер. Украденные жизни. Высосанные воспоминания о худшем... о самом худшем, что только может случиться с человеком.

— Что? — Я вытаращился на него. — То есть... люди... записывают свои воспоминания и...

— Записывают? Нет! Переплетчики забирают их воспоминания и сшивают в книгу, а человек обо всем забывает. — Он нахмурился. — Полагаю, здесь не обходится без колдовства — злой, темной магии. Сами переплетчики считают свое ремесло почетным и уверяют, что творят добро. Но это не так. «Бедняжка Эбигейл, сколько она выстрадала, не проще ли забрать у нее память?» А потом дурные люди, такие, как книготорговец с ярмарки, завладевают книгами и продают, чтобы другие могли... — Он резко замолк. — Ты знал об этом. Наверняка знал.