Книга Обещание - Мэй Макголдрик

Первым делом она увидела бутылку джина и бокалы, потом цветы и джентльмена.

– Миссис Грин, вы чудо!

С трудом оторвав взгляд от бутылки, Дженни посмотрела на молодого человека. Высокий, симпатичный, моложе тех, что посещали ее в последнее время, гораздо лучше одет. И при шпаге.

– После спектакля пересохло в горле. – Она поднялась, чтобы взять бутылку. – Как вас зовут?

– Николас Спенсер к вашим услугам, мэм.

Она попыталась наполнить бокал. Но он поехал по столу.

– Позвольте мне, миссис Грин.

Николас забрал у нее бутылку и наполнил бокалы. Молодой человек ей понравился, и она была не прочь с ним переспать. Такое желание у нее давно уже не возникало.

– Здесь слишком многолюдно, – проворковала она, беря у него бокал. – Позвольте, я допью, и поедем ко мне. Это рядом.

– Может, вы и мне позволите допить?

Он переложил в сторону гору костюмов, что громоздились кучей на двух стульях, и подставил один из них к туалетному столику, чтобы она могла сесть. Хорошо сосредоточившись, Дженни с первой попытки благополучно попала на сиденье. Сделав еще один длинный глоток, она уставилась на его мускулистые ляжки, когда молодой человек присел рядом.

– Вы любите театр, Николас?

– Люблю, мэм. Правда, меня мало интересует всякая заумная чепуха.

– И часто вы здесь бываете?

– Всякий раз, когда позволяет время. – Он наклонился вперед, и, когда Дженни переместила взгляд на свой бокал, то обнаружила, что он снова наполнен. – Признаться, я предпочитаю пьесы, где главные роли исполняют мои любимые актрисы.

– И много у вас любимых?

– Осмелюсь признаться, мэм, я никого не ценю так высоко, как непревзойденную Дженни Грин.

Глядя в полные восхищения голубые глаза молодого человека, она вспомнила мужчин, дожидавшихся ее после спектакля. Подарки, балы, обожание, зависть соперниц.

– Когда вы впервые увидели меня на сцене? В «Друри-Лейн»? Или в «Хеймаркет»?

– Откровенно говоря, мэм, прежде чем лицезреть вас на сцене, я увидел ваш портрет, – произнес молодой человек после затянувшейся паузы. – И замер от восторга.

Горечь, смешанная с яростью, охватила Дженни. Он восхищался красотой, которой она обладала много лет назад.

– А где, позвольте полюбопытствовать, вы видели этот портрет?

– Впервые я его увидел, когда был мальчиком. В галерее на вилле в Хэмптоне. У друга моего отца, великого актера Дэвида Гаррика.

– Дэвид! – Печаль пронзила ее сердце, и она откинулась на стуле. – Мой красивый, милый, неверный Дэвид.

– Вы, насколько я понимаю, много лет вместе играли.

– Что правда, то правда, – прошептала она. – Это он открыл меня, да будет вам известно. Он был в меня влюблен.

– Ни один мужчина не мог избежать этой участи.

– Да, это так.

– Когда был написан портрет, миссис Грин?

– Дэвид заказал мой портрет сразу после того, как я отдала своего ребенка. В благодарность за то, что я выполнила его желание.

– Вы отдали ребенка Гаррика?

– Нет! Нет! Нет! Я уже была беременна, когда впервые увидела Дэвида. Он играл Ричарда III в «Друри-Лейн». Мы полюбили друг друга с первого взгляда.

– И он попросил вас избавиться от ребенка?

– Нет, все было совсем не так!

– Что вы хотите этим сказать?

– Дэвид старался сделать все как положено ради этого дурака Гилфорда и меня. Отцом ребенка был Гилфорд. Он тоже меня любил, но был женат. Он мне сказал, что обеспечит ребенка. Но, когда мы с Дэвидом полюбили друг друга, я порвала с Гилфордом всякие отношения и отказалась от его помощи. Я не хотела оставлять ребенка, но Дэвид уговорил меня отдать его отцу.

– И вы отдали?

– Разумеется.

– А вам известно, что стало с ребенком? Дженни нахмурилась.

– Не желаю о ней говорить. Спросите лучше обо мне и Дэвиде, о сцене, о театре. Обо всех радостях, что мы испытали вместе, пока он не обманул меня и не женился на этой стерве, венской шлюхе, этой танцовщице.

– Всем хорошо известна эта история, Дженни. Но сомневаюсь, что многие знают что-либо об этой вашей таинственной дочери.

– Никто ничего не знает. Да и кому она нужна? Вы единственный, кто заинтересовался ею. Не считая Хартфелта, или Хартингфорда. Хартингтона – вот кого. Вы его знаете? – спросила Дженни.

– Хартингтона?

– Да. Когда же это было? Он нанял ее, давно это было. Он приходил ко мне, сказал, что сходит по мне с ума. Кажется, мы с ним крутили роман, если мне память не изменяет. И вдруг выясняется, что моя Ребекка работает у него. Ладно, хватит о ней. Сейчас мы поедем ко мне и познакомимся, как полагается.

Сэр Николас поднялся, и по выражению его лица Дженни осознала, что совершенно не интересует его.

– В другой раз, миссис Грин, – сказал он весело. – Вас отвезут домой в моей карете. Вряд ли в столь поздний час удастся найти свободный фиакр.

– В вашей карете? – фыркнула она. – Провалитесь вы со своей наглостью! Я не нуждаюсь в сочувствии какого-то там сосунка!

– Сочувствие тут ни при чем. Я был бы польщен, если бы вы согласились воспользоваться моим экипажем. – Он помог ей подняться со стула. – Миссис Грин, вы самая красивая актриса, когда-либо жившая на земле.

У нее пересохло в горле, и она очень устала. Николас вывел ее из театра и усадил в свой экипаж.

– Вы жалеете о чем-нибудь, Дженни? – спросил он, прежде чем захлопнуть дверцу кареты. – Никогда не раскаивались в том, что отдали дочь?

Дженни вспомнила, что дома ее ждет холодная постель. Но тут перед ее мысленным взором возникла толпа поклонников у ее ног. Восторженные возгласы.

– Нет! – ответила стареющая актриса. – Только круглая дура может променять то, что у меня было, на ребенка.

Небо за окном посветлело. Близился рассвет. Ребекка выскользнула из объятий Стенмора, и он шевельнулся. Полированный пол под ее босыми ногами был прохладным. Завернувшись в одеяло, Ребекка подошла к окну. Луна, отражавшаяся в озере, залила призрачно-белым светом дорогу, ведущую из имения в Сент-Олбанс. При мысли о том, что она скоро покинет эти дорогие ее сердцу края, что расстанется со Стенмором и Джейми, которых любила больше жизни, Ребекку охватило отчаяние.

– Почему ты поднялась?

– Не спится.

Стенмор снял с ее плеч одеяло, и оно упало к их ногам.

– Надо было меня разбудить.

Всю ночь они занимались любовью, но не могли насытиться друг другом. Желание не угасало. Напротив. Разгоралось с новой силой.