Книга Войны Миллигана - Дэниел Киз

5

Вечером после свадьбы пациент из другого блока отозвал Учителя в сторону.

– Ты меня не знаешь, но я слышал, что ты женился на клевой бабе, которая все время к тебе ходит… У меня для вас обоих подарок. Меня через несколько дней отсюда переведут, и перед этим я тебе кое-что расскажу.

Мужчина был невысоким, с песочно-русыми волосами. Учителю казалось, что он смахивает на бандита и вообще не большого ума. Но когда он попытался выведать, в чем дело, тот уперся:

– До отъезда ничего не скажу.

Обеспокоенный, Учитель стал расспрашивать в блоке и выяснил у санитаров, что это Барри Лейдло, родом из Аризоны, что он убил трех человек, из них двух – в тюрьме, и приговорен к трем пожизненным срокам.

На следующий день в общем зале Лейдло снова поманил его.

– Ладно, скажу как есть. Только смотри – пока я не уеду, никому ни слова.

Учитель пообещал.

– Знаешь нового охранника, которого перевели из Лимы? С татуировкой змеи на руке? Три недели назад он подкатил ко мне и еще одному пожизненнику и предложил деньги, чтобы мы тебя пришили.

Учитель быстро оглянулся:

– Ты серьезно?

– Говорю тебе. Мы его послали, сразу дали понять, что не можем, потому что нас точно вычислят.

– Слушай, – попросил Учитель, – если доктор Бокс еще не вернется, когда будешь уезжать, все равно расскажи кому-нибудь.

– Конечно, но только когда уже буду выходить за дверь. Я бы тебе сразу сказал, да думал, что никто другой за это дело не возьмется и тебе нечего бояться. А потом решил сказать, потому что никогда не знаешь – переведут в блок какого-нибудь чокнутого, он и согласится.

Учитель знал, что охранник с татуировкой змеи – это Одноухий Джек из Лимы. Он хвастался, что татуировку ему сделали на Востоке, но азиатские татуировки обычно бывали цветными, а эта змея – обычной, синей. Тюремная наколка. Джек сидел.

Учитель понял, что надо глядеть в оба.

Он давно подозревал, что его целенаправленно сживают со свету – кто-то влиятельный, способный давить на политиков и сливать прессе негативные истории; мечтающий уничтожить его или запереть на всю оставшуюся жизнь, больше верящий в месть, чем в терапию и реабилитацию. Но у него не было ни доказательств, ни догадок, кто бы это мог быть.

Он вернулся к себе, остановился посередине комнаты и крикнул, глядя на стену:

– Кто бы ты ни был, плевать я хотел! Ничего у тебя не получится!

(Молчаливые овации в голове.)

– Растреклятый мир! Тебе меня не сломить!

Он чувствовал, что перевернул страницу. Опусти он руки – не пошел бы на такой серьезный шаг, как брак. Нет, он не позволит им взять верх.

– Хватит себя жалеть! – сказал он. – Встань и как мужчина сражайся за свое право на существование! То, что ты сделал с теми женщинами в семьдесят восьмом, – плохо. Однако ты был болен головой и раскаиваешься. Ты и до сих пор еще болен, но должен вытравить это из своей души и выжить. Как бы тебя ни унижали, ты справишься. Встанешь, вытрешь кровь с лица и пойдешь вперед, как человек.

Внезапно дверь распахнулась. Вошел соцработник в сопровождении восьми охранников, включая Одноухого Джека. Последний произнес:

– Миллиган! В карцер.

– Я имею право знать, за что меня туда сажают.

– Тебя не сажают, – ответил Одноухий, – просто надо, чтобы ты спустился туда на несколько минут.

Учитель повиновался, но, как только он оказался в изоляторе, ему объявили, что сейчас произведут личный досмотр с полным раздеванием.

Это было слишком.

– Я требую, чтобы мне объяснили причину.

Одноухий схватил его за рубаху и сказал, что или он подчинится добровольно, или они сделают это силой. Учитель еще несколько раз задал вопрос, но понял, что у него нет выбора. Повернулся, чтобы раздеться, и не успел – Одноухий сорвал с него одежду и принялся ощупывать подкладку.

Учитель рассоединился.

Они осмотрели подошвы стоп томми, проверили волосы, вернули одежду и велели ждать, пока будут обыскивать его камеру. томми не пускали в блок около сорока минут.

Когда начали переворачивать вверх дном камеру, вмешался омбудсмен:

– Вы говорили мне только о личном допросе.

– Что захотели, то и сказали, – огрызнулся Одноухий.

томми попросил разрешения позвонить жене. Когда омбудсмен в конце концов это устроил, томми сказал Танде не приходить, чтобы ее тоже не раздели догола.

Вернувшись к себе, он обнаружил, что пропали три его картины: две, что лежали завернутые в бумагу под кроватью, и одна – со стола. Забрали кисти, краски, бумагу и карандаши. Пропали все до единого юридические документы и дневник. Клавиши печатной машинки были погнуты или сломаны. Все бумаги, где было имя его адвоката, бесследно исчезли. Пропал дневник, где описывались издевательства и обыски.

Причиной назвали «проверку на предмет контрабанды».

Забрали даже обручальное кольцо Учителя.

томми смутно помнил, как кто-то – он затруднялся сказать, кто именно, – произнес, что в следующий раз он и его адвокат хорошо подумают, прежде чем слать письма с жалобами в Департамент психиатрии.

томми чувствовал себя полным идиотом, что поверил Учителю и его надежде. Сейчас он не мог ясно мыслить. В голове препирались артур и рейджен.

Семнадцатого января тысяча девятьсот восемьдесят второго года «Диспэтч» опубликовала статью о том, что Бокс сложила с себя полномочия.

ПСИХИАТР МИЛЛИГАНА УВОЛЬНЯЕТСЯ ПО СОБСТВЕННОМУ ЖЕЛАНИЮ

Доктор Джудит М. Бокс, психиатр осужденного за изнасилование Уильяма С. Миллигана, страдающего диссоциативным расстройством идентичности, уволилась в результате конфликта с чиновниками Центральной судебно-психиатрической больницы Огайо.

Депутат Дон Гилмор приветствовал такой поворот событий.

Он заявил, что получает от персонала больницы множество жалоб на то, что Бокс поставила некоторых пациентов, включая Миллигана, в привилегированное положение…

Бокс, которой мы дозвонились на домашний номер… категорически отрицает обвинения Гилмора. «По-моему, он [Гилмор] просто ищет повод, чтобы попасть в газеты», – сказала она…

Бокс уходит восьмого февраля. Она уволилась после того, как ей сообщили, что ее контракт не будет продлен.

Она добавила, что, строго говоря, ее не уволили. «С такой должности официально не увольняют, – пояснила она, – уходишь "по собственному желанию"».

Танда обвинила СМИ в нападках и пожаловалась, что это плохо сказывается на их с Билли отношениях. Ее протест попал на первую страницу «Диспэтч» четвертого февраля тысяча девятьсот восемьдесят второго года.