Книга Наука логики. С комментариями и объяснениями - Георг Гегель

 Резонерство – незаконная аргументация от морального долга к моральной действительности, вроде «он дурной человек, значит, он совершил это преступление».

Но над суетным знанием еще прочно высится знание о сущности, и чистое здравомыслие проявляется в подлинной деятельности лишь постольку, поскольку оно выступает против веры.

a. Борьба просвещения с суеверием

[1. Негативное отношение здравомыслия к вере.] – Разные виды негативного отношения сознания, с одной стороны, скептицизма, с другой стороны, теоретического и практического идеализма, суть подчиненные формы по отношению к форме чистого здравомыслия и его распространения, [т. е.] просвещения; ибо последнее родилось из субстанции, знает чистую самость сознания как абсолютную и равняется с чистым сознанием абсолютной сущности всей действительности. – Так как вера и здравомыслие суть одно и то же чистое сознание, но по форме противоположны – для веры сущность есть в виде мысли, а не в виде понятия, и потому – нечто просто противоположное самосознанию, для чистого же здравомыслия сущность есть самость, – то друг для друга одно есть просто негативное другого. – В том виде, в каком оба выступают в отношении друг друга, на долю веры приходится все содержание, ибо в ее спокойной стихии мышления каждый момент приобретает устойчивость; – чистое же здравомыслие сначала не имеет содержания и, напротив, есть чистое исчезание его; но в силу негативного движения в противоположность тому, что негативно ему, оно реализуется и сообщает себе некоторое содержание.

 Идеализм – в широком смысле учение о приоритете идеи над действительностью знания или опыта. Тогда теоретический идеализм – это учение о приоритете идеи над знанием, а практический – над опытом.

Самость – способность предмета указывать на себя без указания на другие предметы. Так, самость содержания книги – напечатанный в ней текст. В обыденной речи, в отличие от терминологической речи Гегеля, это слово иногда употребляется моралистически, в значении близком «эгоизму».

[(α) Распространение чистого здравомыслия.] – Оно знает веру как то, что ему – разуму и истине – противоположно. Так же, как вера для него в общем есть сплетение суеверий, предрассудков и заблуждений, так сознание этого содержания для него организуется далее в царство заблуждения, в котором непосредственно, наивно и без рефлексии в себя само содержатся ложные взгляды сразу в виде общей массы сознания; но и они заключают в себе момент рефлексии в себя, или самосознания, отдельно от наивности, в виде остающегося для себя на заднем плане здравомыслия и злого умысла, которым одурачивается этот момент. Указанная масса есть жертва обмана со стороны духовенства, которое осуществляет свое завистливое тщеславие – быть единственным обладателем здравых взглядов, равно как и всякое другое своекорыстие, и в то же время вступает в заговор с деспотизмом, который в качестве синтетического лишенного понятия единства реального и этого идеального царства – случай редкостной непоследовательности – возвышается над дурным здравомыслием толпы и дурным умыслом духовенства, соединяет в себе то и другое, и из глупости народа и из того, что он сбит с толку обманывающим духовенством, презирая обе стороны, извлекает выгоду спокойного господства и удовлетворения своих желаний и произвола, но в то же время представляет собой ту же тупость здравомыслия – то же суеверие и заблуждение.

 Деспотизм – принятие решений на основе смешения идеальных и реальных предпосылок событий, близко резкому русскому выражению «самодурство». Гегель излагает взгляд философов эпохи Просвещения на происхождение религии из принудительной идеализации существующих социально-политических отношений, соглашаясь с этим взглядом только частично: ведь Просвещение не может объяснить, как происхождение из частных актов идеализации соотносится со всеобщими притязаниями любой идеализации. Ошибки идеализации, как дальше поясняет Гегель, – это результат слабости воли, а не поспешных обобщений разума, так как разум обобщает прежде всего «простое сознание».

По отношению к этим трем сторонам врага просвещение ведет себя по-разному; так как его сущность есть чистое здравомыслие, в себе и для себя «всеобщее», то его истинное отношение с другим крайним термином есть отношение, в котором оно стремится к общему и одинаковому в обоих. Сторона единичности, изолирующей себя из всеобщего наивного сознания, составляет то противоположное здравомыслию, чего оно непосредственно касаться не может. Воля обманывающего духовенства и угнетающего деспота не есть поэтому непосредственно предмет их действования, а таковым служит лишенное воли здравомыслие, не разъединяющееся вплоть до для-себя-бытия, – понятие разумного самосознания, имеющее в массе свое наличное бытие, но в ней еще не наличествующее в качестве понятия. Но так как чистое здравомыслие избавляет это честное здравомыслие и его наивную сущность от предрассудков и заблуждений, то оно вырывает из рук дурного умысла реальность и власть его обмана, чье царство имеет свою почву и материал в недошедшем до понятия сознания общей массы и чье для-себя-бытие имеет свою субстанцию в простом сознании вообще.

Отношение чистого здравомыслия к наивному сознанию абсолютной сущности имеет, далее, два аспекта: с одной стороны, чистое здравомыслие в себе тождественно этому сознанию, с другой стороны, это сознание в простой стихии своей мысли предоставляет свободу абсолютной сущности, равно как и ее частям, позволяет им сообщить себе устойчивое существование и признает их лишь в качестве своего «в себе», а потому – предметно, свое же для-себя-бытие в этом «в себе» оно отрицает. – Поскольку, согласно первому аспекту, эта вера в себе есть для чистого здравомыслия чистое самосознание и должно лишь для себя стать таковым, постольку чистое здравомыслие имеет в этом понятии самосознания стихию, в которой оно реализует себя вместо ложного взгляда.

 Стихия мысли – идиома, означающая способность составить из мысли об окружающем мире и знания о вещах представление обо всех вещах этого мира. Так, мы знаем, что вода замерзает, и знаем, что лед холодный, а стихия мысли связывает холод и замерзание.

Со стороны того, что оба по существу суть одно и то же и что отношение чистого здравомыслия имеет место благодаря той же и в той же стихии, его сообщение есть непосредственное сообщение и его давание и получение есть беспрепятственный переход одного в другое. Какой бы, далее, клин не вбивался в сознание, оно в себе есть та простота, в которой все растворено, забыто и наивно и которая поэтому просто восприимчива к понятию. Сообщение чистого здравомыслия вследствие этого можно сравнить со спокойным расширением или же распространением какого-нибудь аромата, беспрепятственно наполняющего собой атмосферу. Оно есть всюду проникающая зараза, сначала не замечаемая как нечто противоположное той равнодушной стихии, в которую она проникает, и потому не может быть предотвращена. Лишь когда зараза распространилась, она существует для сознания, которое беспечно отдалось ей. Ибо хотя оно восприняло в себя именно простую сущность, равную себе и ему, но в то же время оно было простотой рефлектированной в себя негативности, которая затем, согласно своей природе, раскрывается как нечто противоположное и таким образом напоминает сознанию о его прежнем образе; она есть понятие, которое есть простое знание, знающее себя само и в то же время – свою противоположность, но знающее ее внутри себя снятой. Насколько поэтому чистое здравомыслие существует для сознания, оно уже распространилось; борьба с ним указывает на имеющую место заразу; но борьба запоздала, и всякое средство лишь ухудшает болезнь, ибо она поразила самую сердцевину духовной жизни, а именно сознание в его понятии или самое его чистую сущность; поэтому в нем и нет такой силы, которая могла бы превозмочь заразу. Так как она – в самой сущности, то ее отдельные внешние проявления еще могут быть сдержаны, а поверхностные симптомы смягчены. Это ей в высшей степени выгодно, ибо она теперь не расточает силы попусту и не показывает себя недостойной своей сущности, что бывает тогда, когда она прорывается в симптомах и отдельных вспышках против содержания веры и против связи ее внешней действительности. Наоборот, теперь, словно невидимый и незаметный дух, она пробирается вглубь, в самые благородные органы и прочно завладевает чуть ли не всеми внутренностями и членами бессознательного идола, и «в одно прекрасное утро она толкает локтем товарища, и трах-тарарах! – идол повержен!», – в одно прекрасное утро, полдень которого не кровав, если зараза проникла во все органы духовной жизни; только память тогда сохраняет еще мертвый образ прежней формы духа как некоторую неизвестно как протекавшую историю; и новая, вознесенная для поклонения змея мудрости таким образом только безболезненно сбросила с себя дряблую кожу.