Книга В августе 1941 - Александр Оришев

В самой Германии также не ожидали такого поворота событий. Между тем сведения о том, что союзники готовят операцию против Ирана, поступали в Берлин задолго до ее начала. Причем эта информация исходила не только от агентов абвера и СД, но даже из официальных каналов. Еще 30 июня 1941 г. корреспондент газеты «Франкфуртер Цайтунг» сообщал из Стамбула, что в Иране «действительной целью британской дипломатии является восстановление сухопутной связи с советской армией», а 3 июля агентство ДНБ передавало, что «хорошо информированные круги считают неизбежным занятие англичанами иранского нефтяного центра Абадан»[377].

Можно предположить, что Берлин, опираясь на эти сообщения, допускал возможность оккупации Ирана английскими войсками, но никак не ожидал ввода в страну советских войск. Поэтому участие Красной Армии в августовских событиях стало полной неожиданностью для Гитлера. Шеф 6-го управления РСХА В. Шелленберг писал по этому поводу: «Немецкое руководство не могло понять, как русские смогли при столь напряженной обстановке на своем Западном фронте в августе 1941 г. высвободить силы, чтобы совместно с англичанами оккупировать Иран»[378].

Более того, получив известие о вступлении войск союзников в Иран, в Берлине поначалу наивно верили, что иранская армия окажет достойное сопротивление противнику. Узнав о начале операции, Гитлер с вожделением ожидал кровопролитных сражений. Засады, перестрелки на горных серпантинах, массовые акты самопожертвования, когда иранские солдаты бросаются под легкие советские танки, а самолеты со звездами горят на дне глубоких ущелий, мерещились германскому вождю. Он искренне верил в то, что СССР и Англия хотя бы на месяц увязнут в Иране, а это непременно отразится на положении на других фронтах. Однако этим надеждам не суждено было сбыться. Каково же было разочарование фюрера, когда он узнал о том, солдаты иранской армии разбегались при первой же встрече с советскими войсками.

Глава 16

«Освобождение» продолжается

Реакция иранцев на акцию, предпринятую Англией и СССР 25 августа, была неоднозначной. Некоторые из них так опасались грабежей и погромов, что прятали в своих подвалах все ценные вещи, вплоть до столов и стульев. Находились и те, кто принялся срочно изучать русские слова, особенно те, которые «любит товарищ Сталин». «Если кому дорога своя жизнь, то советского вождя надо будет называть не иначе как отцом всех народов или ясным солнышком, а иначе большевики всех поставят к стенке» — такие слухи один нелепей другого разносились по Ирану.

«Вполне уместно вспомнить, каковы были мнения людей в шахриваре 1320 г. до прихода русских войск. Люди испытывали сильный страх и думали, что, когда придут русские, начнутся убийства, насилия и разбой. Эти мысли распространяло среди населения старое правительство и специальные учреждения», — писалось впоследствии на страницах «Сетаре»[379].

Интересные воспоминания на этот счет оставил Виктор Робсман — очевидец тех событий, явно не симпатизировавший СССР: «Коммунисты возлагали большие надежды на то, что нищета и бедность помогут им овладеть страной. Они открыто признавались, что Иран могут взять голыми руками. Для них не было никаких сомнений, что все нищие, бродяги, паралитики, калеки и слепцы побегут навстречу с портретами Ленина и Сталина. Но все произошло наоборот. Чувство страха, связанное у всех с понятием о коммунистах, охватило персов, когда стало известно, что советские войска перешли персидскую границу. Нельзя было понять, чего больше боялись персы: бомб, падавших на их тихую, уснувшую землю, или людей, бросавших эти бомбы. Было жалко смотреть на кричавших среди улицы персов: „мордем!“, что значит: „я уже умер!“. По всем дорогам, по тропинкам хоженным и нехоженным, можно было встретить толпы бедняков, уносивших от коммунистов свои кастрюльки, самовары и ковры. Пастухи угоняли стада в горы, потому что никто не хотел променять своих баранов на социализм. Вместе с персами, во второй раз, бежал тогда и я от большевиков из Северного Ирана в Южный, оккупированный союзными войсками»[380].

Таким настроениям содействовала и германская пропаганда. Муссировались следующие тезисы:

• Иран будет разделен между СССР и Англией.

• Англичане и русские развернули жесточайшие репрессии против иранцев.

• Вслед за оккупацией Ирана русские и англичане введут войска в Афганистан и попытаются изгнать из него немцев и итальянцев.

• Немецкая армия начнет поход за освобождение Ирана и Афганистана.

• Исламские страны могут получить помощь только от Гитлера, так как большевики являются безбожниками, уничтожившими все мечети.

• Немцы, когда завоюют СССР, создадут на его территории независимые мусульманские государства — Хиву и Бухару.

Действительно, после того как Красная Армия заняла Ардебиль, среди местного населения воцарилась паника. По городу ползли зловещие слухи. Рассказывали о том, что красноармейцы силой вводят советскую власть и во всем Азербайджане расстреливают помещиков и аристократов. 25 августа закрылись все магазины и прекращена всякая торговля. «Из бесед с нашими проверенными людьми ясно, что настроения коренного населения г. Ардебиля прогерманское… распространяются слухи, что премьер-министр Турции Исмет-паша выступил где-то с заявлением о том, что поскольку Советский Союз нарушил нейтралитет Ирана, то Турция на основании договора, заключенного между Турцией, Ираном и Афганистаном, выступит войной против Советского Союза и в ближайшие один-два дня освободит Иран от советских войск… ведутся нежелательные нам разговоры, что якобы с приходом Красной Армии прекратилась выпечка хлеба, что населению придется умирать с голода и т. п.», — сообщал из Ирана заслуживающий доверия источник[381].

Прогерманские элементы вели среди населения пропаганду о том, что после того как вся территория Ирана будет оккупирована Красной Армией, большевики присоединят его к закавказским республикам, всех мужчин угонят в Россию осваивать Сибирь, а женщин поместят в гаремы.

Надо, сказать, что женский вопрос всегда имел особую остроту на Востоке. Германская агентура, учитывая силу древних обычаев иранцев, запугивала их тем, что большевики будут силой срывать чадру с женщин, а тех, кто не подчинится, «передадут в общественное пользование»[382].