Книга Конец света наступит в четверг - Дидье ван Ковелер

До сих пор Бренде не везло: сын президента, министры и приглашенные журналисты выбирали только ее голограмму.

Наступает черед Оливье Нокса. Он останавливается перед гигантской фотографией Бориса Вигора, которому посвящен этот вечер. Борис всегда выигрывал, но с тех пор, как умерла его дочь, никогда этим не пользовался, уступая свою очередь коллегам. Его преемник склоняется перед портретом с траурной лентой, осеняет себя знаком Рулетки и устремляется к танцующим.

Заунывный вальс, женщины под шелковыми покрывалами и игра света влекут меня и в то же время вызывают отвращение. Здесь я тайный зритель, невидимый и неуязвимый, и в то же время пленник, потому что не могу отвернуться и вынужден смотреть на то, что меня пугает.

Осторожно обойдя дюжину танцовщиц, Оливье Нокс, ни секунды не колеблясь, словно загипнотизированный, направляется к одной из двух Бренд. К виртуальной или настоящей? Его рука обвивает талию девушки, и он увлекает ее к лестнице под аплодисменты хозяина.

Пристегнутый ремнем к трону, справа от которого торчит капельница, а слева – баллон с кислородом, Освальд Нарко Третий, пожизненный президент Объединенных Штатов, – единственный зритель на этом спектакле. Уже три года он страдает слабоумием, и я вижу струйку слюны, которая течет между ортопедическим аппаратом для поддержки головы и дыхательной трубкой. Он уже не в состоянии выехать из резиденции, но по-прежнему олицетворяет стабильность государства.

– Наконец-то ты готов, Томас, – говорит Оливье Нокс. Зеленоглазый молодой человек только что уступил Бренду министру государственной безопасности и теперь встал на лестнице перед большим зеркалом, из которого я на него смотрю. – Сегодня ночью твой сон приобрел особую вибрацию, которая позволит тебе понять кое-что очень важное. И тогда в глубине твоего подсознания между мной и тобой возникнет нерасторжимая связь. Теперь ты созрел, Томас Дримм. Я приступаю к последнему этапу твоей инициации.

Он удовлетворенно вздыхает, отрываясь от своего отражения в зеркале, и пристально вглядывается в меня.

– Было приятно увидеть тебя во плоти. Ты меня не разочаровал. Ты оправдал все надежды, которые я возложил на тебя с самого твоего рождения. Видишь ли, Зло нуждается в Добре, чтобы обновляться, иначе оно ослабевает, теряет энтузиазм, изобретательность… Посмотри на этот прогнивший мир. Он стал абсолютно неинтересен, им слишком легко управлять. Мне скучно. Где сопротивление, безумство, вера, бескорыстие, мечты? Ты ведь вернешь нам равновесие, мой мальчик, правда?

И он проводит пальцем по запотевшему зеркалу, любовно обводя контур моего лица

– Ты – Избранный. Избранный мной. Мне нужен был противник, Томас, чтобы стать сильнее. Как пришествие Христа невозможно, пока не явится Антихрист, так и Дьяволу необходим Антидьявол, чтобы удвоить свое могущество. Лишенные противодействия Светлых сил, силы Тьмы в конце концов угаснут… Было бы очень жаль.

Он достает из кармана черный носовой платок с зеленой каймой и протирает зеркальную поверхность, словно хочет протереть мне глаза.

– Твоя жизнь станет необыкновенно захватывающей. Ты будешь вечно и безуспешно биться над главным вопросом: бороться ли тебе со мной, рискуя сделать меня сильнее, или перейти на сторону Зла, чтобы восторжествовало Добро?

Он собирает свои длинные волосы и закручивает их в пучок.

– Ты принял меня за идиота, подсунув чип Физио. Но я с наслаждением слушал твое вранье. С наслаждением, которое придало мне сил.

Внезапно черты его лица расплываются, остаются только зеленые глаза, но вокруг них тут же вырисовывается другое лицо.

– Мне тоже, – уточняет голос Лили Ноктис.

– Нам обоим, – это снова Оливье Нокс.

Не веря своим глазам, я смотрю на сводных брата и сестру, которые поочередно принимают облик друг друга.

– Мужчина и женщина, инь и ян, – произносят они хором из одного тела, которое на глазах изменяется, мгновенно превращаясь то в мужское, то в женское. – Позднее ты поймешь, что именно в этом секрет подлинной власти.

– Во всяком случае, нашей власти над тобой, – говорит она.

– Но мы и сами полностью зависим от этой власти, – говорит он.

– Нам необходимо, чтобы ты любил и ненавидел нас.

– Поэтому мы будем и дальше создавать твои сны и твою реальность.

– Итак, до скорой встречи, дружочек. Для спасения мира тебе остался всего один день…

Среда

Я спас мир или погубил?

45

Дождь хлещет как из ведра, и мне так плохо, хоть вешайся. Не успел я протереть глаза, как навалилась страшная тоска… Вообще-то всё нормально. Можно даже сказать, что жизнь мне улыбается. Мне снилась Лили Ноктис, а проснувшись, я обнаружил восемнадцать эсэмэсок от Бренды, в которых она подбадривала меня, просила прощения, спрашивала, всё ли в порядке, освободил ли я отца, что с Пиктоном, чем нам помочь, почему я не отвечаю, неужели не понятно, что она сходит с ума от беспокойства, как ее бесит, что она позволила Умнику, которому даже нет тринадцати лет, задурить себе голову, и на что это похоже – отмалчиваться, когда министр государственной безопасности заверил ее, что освободил нас с отцом, а вернувшись, она видела свет в моем окне.

Если это не любовь, то очень на нее похоже.

Под дверью я нашел записку от матери.

Сынок,

твой папа вернулся! Я обнаружила его перед домом. Думаю, он выпил на радостях, что этот кошмар наконец закончился, ну и перебрал немного, само собой. Он ничего не помнит, но я наконец-то успокоилась… Если ты не против, мы немного поспим, чтобы оправиться от волнений. А потом сделаем ему сюрприз с твоим преображением: он будет потрясен результатом этой чудодейственной диеты!

Любящая тебя мама

Судя по письму, она тоже вернулась навеселе. Неважно. Зато в ней проснулось что-то человеческое. Сейчас семь утра. Я спускаюсь на цыпочках вниз, чтобы разведать обстановку.

С удивлением обнаруживаю в спальне отца, который лежит поперек кровати и посапывает во сне, как младенец. А вот мать устроилась на диване в столовой. Свернувшись калачиком под пледом и обхватив себя руками, она всхлипывает в полудреме. Мне становится неловко, но, с другой стороны, утешает, что взрослые тоже мучаются из-за любви.

Я надеваю куртку и тихонько выхожу на улицу. Вот промелькнули раздолбанные тачки. Это те самые сволочи из других пригородов, которые, проезжая мимо, подбрасывают нам свои пакеты с неразобранными отходами, чтобы самим не париться с сортировкой.

Я огораживаю шинами разбросанный мусор и заглядываю в сад соседа. Спрятавшись под зонт, он набивает гнилыми листьями салата раструб топливного бака, чтобы завести свою жалкую «Мусорку», которую купил, глядя на моего отца. Наверное, думал, что, если он, вечный безработный, будет ездить на такой же машине, как преподаватель коллежа, это принесет ему удачу. Я здороваюсь и вежливо спрашиваю, не попадался ли ему здесь подарочный пакет. Он тычет пальцем в сторону бывшей собачьей конуры, в которой теперь хранится компост. С его разрешения я иду через огород, загубленный кислотными дождями, собираясь забрать куски своего медведя и заранее приготовившись к потоку заслуженной брани.