Книга Сто удач и одно невезение - Татьяна Алюшина

– Вставай! – хлестал приказом Осип.

– Не могу! – покачал склоненной головой Захар.

– Тогда ложись и умирай! – ввинтился в самый мозг дребезжащий низкий голос. – Ляжешь – умрешь!

Захар сцепил зубы с такой силой, что почувствовал заскрипевшее крошево эмали, зажмурил глаза, в которых перемешались бессильные слезы с потом, напряг всю волю, иссушенное тело, все, что от него осталось, взвыл нутром…

Он трижды падал и трижды начинал сначала, упираясь дрожащими руками и коленями в пол, поднимал, отталкиваясь, свое тело. В четвертый раз, проваливаясь сознанием в огненную купель перегрузок, воя и матерясь, Захар поднялся во весь рост и встал на танцующих вразнобой от перегрузок ногах.

– Иди к выходу! – хлестнул следующим приказом Осип, продолжавший сидеть в том же положении и не сделавший ни одного движения или попытки помочь Захару.

Расстояние до выхода из чума от того места, где стоял Захар, всего метра два, он преодолел их за пятнадцать минут.

Но преодолел!

И ухватился за шкуру, прикрывающую вход. К этому моменту тело отказалось повиноваться, а мозг вопил, что умирает, и Захар чувствовал, что проваливается куда-то в затягивающую пустоту! Но в спину, как бичом, ударил резкий повелительный гортанный приказ:

– Иди назад!

Он не помнил, как дошел, но дошел!

И лег! Не упал, рухнув от бессилия, а опустился на колени, сел, завалился на бок и растянулся на тонком матрасце, на котором лежал все эти дни. И потерял сознание.

С этого первого испытания для Захара начались такие адовы муки, о существовании которых и в самых кошмарных снах он представить себе не мог!

Босх и Гойя со своими ужасами, перенесенными на полотна, отдыхают!

В этот день Осип не отходил от него ни на мгновение, приводил в чувство, давал что-то есть, а больше пить какую-то гадость. Захар послушно глотал, что давали, не размышляя и не спрашивая ни о чем, да и находился постоянно в состоянии больше похожем на бред.

Еще трижды, подгоняемый властными окриками Осипа, поднимался, тащил с помощью силы духа и такой-то матери свое тело к выходу и назад.

На следующий день пытка разнообразилась, откровенно смахивая на изощренный садизм. Рано, совсем рано, еще до уверенного утра, шаман разбудил Захара, дал выпить горькой настойки, по вкусу и запаху устойчиво напоминавшей разбавленный водицей куриный помет, и приказал встать и одеться.

Захар усмехнулся: ну, это из области нереального – одеться!

Реально там, не реально, но он оделся! Трижды теряя сознание и падая колодой назад, на лежбище свое монастырское, но оделся!

Подвиг, оказавшийся прелюдией, увертюрой легонькой к основному произведению! Осип вывел его из чума. Помог, поддержав под локоток пару секунд на выходе, отпустил руку, отошел на шажок и приказал обойти чум вокруг…

Через два дня Захар делал пять кругов вокруг жилища шамана три раза за день, на третий день дважды обежал чум и блевал от отказа организма терпеть и переносить такое издевательство над собой.

Вечером того же дня Осип, напоив его одной из своих загадочных настоек, приказал Захару раздеться, обмазал тело чем-то ну очень мерзко пахнущим, взял бубен и, подпевая ритмичным ударам, отдающимся под сердцем вибрацией, ходил вокруг него и такое вытворял горлом! То завывая, то улюлюкая, то переходя на высокий, режущий ухо звук, то клекоча, все кружил, кружил, отбивая ритм на бубне.

Захар закрыл глаза и поплыл куда-то через сугробы, снег, вьюгу; тело задевали, цепляясь за голую кожу кривыми ветками, низкорослые деревца, сбоку выскочил матерый волчище и пошел. Пошел вдогонку по его следу, то отставая, то нагоняя, иногда он чувствовал запах из его пасти, так близко он подбирался. И Захар ускорял бег, забыв, что человек не может настолько стремительно двигаться, он не оглядывался, чувствовал инстинктами, где находится волчара, и летел, несся над сугробами, и махнул через какую-то яму, растянув полет, вложив в него сущность свою, силу и волю без остатка, понимая, что это его последний шанс на спасение!..

Провалился в спасительное беспамятство.

Через неделю он бежал за собачьей упряжкой, которой, посмеиваясь, управлял Осип, целый километр! Еще через три дня – пять километров!

Они почти не разговаривали все эти дни, Осип отдавал приказы, Захар выполнял! Да у него не оставалось ничего сверх потраченных сил, ни грамма, ни полграмма ни на мысли, ни на слова, ни на лишние движения и усилия. Он послушно пил, ел и выполнял то, что приказывал шаман, отдавая себя на ежеминутное преодоление человеческих способностей, ограниченности сознания, упорно кричащего, что такое невозможно!

Нет и быть не может у человека таких сил и возможностей, чтобы проделывать с телом, с жизнью то, что вытворяет Захар, твердило, орало сознание и уговаривало, рыдало, умоляло остановиться, прекратить пытку, отдохнуть!

На двенадцатый день Осип вывел Захара из чума, положил ему на плечи вожака упряжки Бельчака, весившего добрых семьдесят, а то и восемьдесят килограммов, и заставил приседать. Бельчак стойко вытерпел пять натужных приседаний Захара и тихо смылся подальше, когда его отпустили, а Захар побежал за санями.

Через двадцать дней он бегал с Бельчаком на плечах семь километров без передыху и остановки, привыкнув, как к родным, к звездам, искрам и всполохам перед глазами от постоянных перегрузок, возвращался в чум, отжимался на кулаках пятнадцать раз от пола и проваливался в целительный сон. Просыпался, ел, пил травяные настои неизвестного содержания, снова спал, вставал и начинал истязания сначала!

На двадцать пятый день после того, как он первый раз встал, Осип объявил:

– Однако, смыть надо, из кожи выпустить яды потусторонние!

И отвел Захара за стойбище, к одинокому небольшому чуму, что-то вроде сауны, в центре большие круглые камни в поддоне, разогреваемые снизу костром, небольшое отверстие в крыше для вентиляции, емкости с водой. Осип парился вместе с Захаром. Долго. Очень долго, напевая убаюкивающие заклинания, поддавая на камни какие-то зелья-настойки. Потом, ничего не говоря, вышел, оставив Захара одного, через полчаса засунул голову в разрез шкуры на входе и приказал:

– Выходи!

Не, нормально? За бортом марток, морозец к тридцати, одежду забрал – выходи!

Вышел в клубах поднимающегося от голого тела пара, не спорить же! Осип указал ему на небольшую площадочку утрамбованного снега, и, когда Захар послушно встал туда босыми, горящими от перепада температур ступнями, шаман вылил на него ушат еле тепленькой родниковой водицы и приказал:

– Одевайся!

В этот вечер Захару отменили спортивно-оздоровительные мероприятия на грани пыток изуверских. Осип указал ему место у очага в центре чума, рядом с собой, Захар сел, как и шаман, скрестив ноги. Осип помолчал, покурил тонкую трубочку, с которой не расставался никогда, и вдруг улыбнулся, спрятав в щеках глаза-щелки: