Книга Слуги Карающего Огня - Сергей Волков

— Долго мы еще тут вертеться будем, волхв? Этих орясин уговаривать что коней камнями кормить. Пусть стоят себе, нам ехать надо! Лунька! Оставь ты их, не ровен час, кинуться еще, убивать придется, а вроде не гоже — мы их только, почитай, спасли…

Зугур говорил по-родски, и его слова неожиданно подействовали на гремов. Колдун опустил секиру, и с плохо скрываемым изумлением уставился на вагаса, а потом спросил, коверкая слова, по-родски же:

— Как ты, вагас… этот язык знать?

— Ах ты пропасть! — взбеленился Шык: — Я ему по ихнему ору, уже всю глотку сорвал, а он по нашему разумеет! Слышь, ты, грем, вой твой сейчас жизнь за просто так отдаст вашим смертным богам, если раны его не знахарить, сам гляди, нам дела нет, последний раз спрашиваю: чего вы тут делаете?

— То… сами знаем! — сварливо ответил колдун, и на этом разговор и можно было бы считать законченным — ну не хотят гремы не то чтобы благодарить за спасение, а и знаться вообще, и Ный с ними, но тут, повинуясь внезапному порыву, вмешался Луня. Он соскочил с седла, бросив поводья, подошел к гремам вплотную, и спросил самым безразличным тоном, на какой был способен:

— А может, мы по одни грибы идем, грем?

* * *

Слава Роду и всем светлым богам, гремы решили присоединиться к отряду Шыка — иначе они попросту погибли бы. Рано или поздно либо те же сассы, либо какие-нибудь заблудившиеся хуры или вагасы напоролись бы на них, и тогда плен стал бы самым лучшим, что ожидало гремов, а северяне, как известно, живыми не сдавались.

Была и другая причина. Едва гремский колдун сообщил отрядникам, что не против ехать вместе, его соплеменник, великан-грем, которого звали Терл, без единого стона повалился на земь — рана его была слишком серьезной, и молодой воин все это время терпел из последних сил.

Шык и колдун занялись живым, а остальные члены отряда — мертвыми.

Гремы, как и ары с родами, погребали своих покойников в огне — телу человеческому гнить в сырой земляной яме, на радость трупоедам и червям, нельзя. На сассов отрядники решили попросту не тратить времени — если соплеменники найдут их, они сами сделают все, как надо, а не найдут птицы, звери и прочие твари разберуться с телами по-свойскими… Это было жестоко, но времени у побратимов не было.

Быстро изрубив окрестные заросли песчаных деревьев, отрядники свалили корявые ветки в огромную гору и положили на нее тела гремов. Шык и гремских колдун одновременно, в четыре факела, запалили погребальный костер, и запели, каждый по своему, отходные слова, провожая души погибших в иной мир. Сухое дерево горело жарко, и вскоре лишь огромное пепелище напоминало о свершенном.

Гремский колдун взял горсть пепла с кострища, и вскарабкался в седло одного из заводных арпаков, давая понять, что можно ехать. Был он по прежнему неразговорчив, отказавшись даже сообщить до поры свое имя. Раненый Терл, крепко привязанный к спине другого арпака, забылся в чарном сне, наведенном Шыком, и это было к лучшему — рана его, умело затянутая колдовством грема, и завязанная чистой льняной тряпицей, все же продолжала кровоточить, пропитывая пук нашедшегося в мешке колдуна белого тундрового мха, положенного под ткань, красным. Шык сказал, что такая рана очень болезнена, и усыпил грема, дабы облегчить его страдания. Колдун-северянин лишь пожал плечами — боль, по его мнению, не стоила того, чтобы мужчина обращал на нее внимание…

Увеличившийся отряд двинулся прочь от места неравной битвы, и тут оказалось, что гремский колдун совершенно не умеет не только ездить верхом, но и просто держаться в седле. Слетев несколько раз под копыта и изрядно намяв себе бока, старик все же с гордым и независимым видом всякий раз отвергал помощь и упрямо лез в седло, чтобы через десяток шагов вновь полететь на землю.

Колдун злился, время шло, и неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не Фарн. Он подъехал к влезающему в очередной раз на спину арпака грему и молча, жестом, указал ему место позади себя. Северянин мгновение колебался, потом махнул рукой и сел позади этроса, уцепившись руками за широкий пояс Фарна. Так и поехали дальше…

Прошел день, за ним другой. Местность вокруг становилась все более мрачной.

— Как будьто к Пеклу подъезжаем… — обронил однажды Шык, с тревогой разглядывая черной стеной высяшиеся справа скалы. Слева, едва не от скального подножья, уходили на восток бесконечные горбы барханов. Жара, ни воды, ни пищи, в воздухе дрожит вечное марево, причудливо и глумливо искажая все предметы и лица людей, в выцветшем, словно от зноя, небе, не видно ни одной птицы, а земля под ногами то и дело начинает ходить ходуном — Проснушиеся горы и впрямь были сильно беспокойными.

На третий день пути от места битвы с сассами наступил мрак. Всю ночь, пока путники пытались заснуть в удушливой жаре, мучимые жаждой и зноем, горы сострясали сами себя, за дальними вершинами виднелись сполохи огня, низкие тучи отражали их, и казалось, что там, между небом и землей, трудятся в чаду и дыме исполинские кузнецы-ковали, выковывая нечто огромное и страшное.

А утром, когда измученные люди по привычке смотрели на восток, ожидая увидеть встающий над песками лик светила, вместо солнца сквозь темно-серую мглу они разглядели лишь какое-то пятно, похожее на пепельный круг от потухшего костра. С неба всю ночь и весь день шел странный и страшный, дурной дождь — вместо воды из непроглядной хмари над головы путников падали пепел и сажа. К полудню отряд выехал на неширокую равнину — пески и горы тут отступали, а посредине лежало небольшое озерцо, с поросшими жесткой красноватой травой берегами, круглое, как блюдо, и мелкое, как лохань. Но все равно это была вода, и отрядники, спешившись, устремились к ней, хваля богов за неожиданную удачу.

Луня в числе первых подбежал к озеру и в ужасе отпрянул, криком предостерегая остальных — все озерцо было покрыто пауками! Жирный пепел, что падал с неба, плавал по поверхности воды почти-что сплошным ковром, словно ряска на лесных родских прудах, а поверх этой черной ряски ползали, перебирая мерзкими мохнатыми лапками, пауки, сотни, десятки сотен, сотни сотен пауков. Луня еще никогда не видывал таких — с кисть руки взрослого мужчины величиной, серовато-черные, они казались порождением самих гор, словно бы падающий с небес пепел превращался тут, на поверхности озера, в этих отвратительных созданий…

Шык, разглядев, в чем дело, велел всем отойти от воды и отвести коней — укусы пауков могли быть ядовитыми. Путники объехали паучье озеро далеко стороной, и устремились дальше — должны же были когда-нибудь закончится и эти дрожащие огненные горы, и эти удушливые, жаркие пески?! О том, что там, в конце пути, их ждет, может быть, еще более страшные испытания, встреча с зулами, а то и с чем-нибудь похуже, никто не думал. Главное — быстрее проехать ЭТО место…

Всему на свете приходит конец, рано или поздно. Ничто не вечно на земле, смертны люди и звери, нелюдь и даже бессмертные духи и боги имеют свой предел, часто оставаясь лишь в памяти людской призрачными сгустками добра или зла…

Луня вспомнил, что так говорил Шык, объясняя ученику, что такое Время. И волхв был прав. На второй день пути от паучьего озера развеялась черная марь в небе, отступили на восток Голубые Пески, отдалились вершины Проснувшихся, и отряд выехал на бескрайнюю равнину, поросшую настоящей, живой травой. На горизонте виднелись купы каких-то незнакомых Луне деревьев, у их подножий зоркие глаза Зугура разглядели даже пасущееся стадо то ли диких коней, то ли антилоп. Страшный путь вдоль меж гор и песков закончился — путники вышли к полночной границе Зул-кадаша. Пришло время большого привала — и коням, и людям надо было отдохнуть.