Книга Клавдий. Нежданный император - Пьер Ренуччи

Клавдий не уступил, подражая далекому предку. Семьи вольноотпущенников формировали по всей Империи новую буржуазию, зачастую очень богатую, которая умела рисковать, в частности, занимаясь морской торговлей. Рим очень быстро научился делать из бывших рабов полноценных граждан. Только классовые предрассудки мешали им быстро интегрироваться в высшие сословия. Случай с сыном вольноотпущенника, который вошел в сенат, оставался исключением, однако получал большое символическое значение. Клавдий подал сигнал высшим классам, особенно сенаторскому сословию: имперская монархия подразумевает, что аристократия — это не горстка семейств, а совокупность достойных людей разного происхождения.

В том числе уроженцев провинций, в частности Галлии, что было вторым табу, нарушенным цензором. Об этом мы знаем из двух источников: эпиграфического документа «Лионская таблица» и «Анналов» Тацита. В 48 году союзный совет Трех Галлий направил в Рим просьбу о предоставлении jus honorum знатным людям из этих провинций, являющихся римскими гражданами. Три Галлии — это Белгика, Аквитания и Лугдунская Галлия. Римляне обычно называли их «Косматой (Волосатой) Галлией» (Gallia Comata) в противоположность Нарбоннской (Цизальпинской) Галлии, которая к тому времени больше романизировалась, а потому ее называли «Галлия в тоге» (Gallia Togata). В данном случае речь о знати из «Косматой Галлии» — ее аристократии, самых богатых и влиятельных людях, отправлявших местные магистратуры. Они имели римское гражданство, но без jus honorum, что запрещало им доступ к римским магистратурам и, соответственно, в сенат. Клавдий сначала рассмотрел их просьбу в своем совете, где были высказаны возражения. Сенаторы, разумеется, отрицательно относились к конкуренции со стороны провинциалов вообще и галлов в частности. В качестве аргументов они напомнили о неприятностях, которые те причинили Риму, тесня Цезаря при Алезии, и еще раньше, когда явились с мечом к подножию Капитолия (390 год до н. э.). Но вся эта пыль веков прикрывала, возможно, самую болезненную причину — богатство этих претендентов, превосходившее состояние многих сенаторских семейств в Лациуме и даже во всей Италии: «Но какие почести останутся после этого для нашей еще сохранившейся в небольшом числе родовой знати или для какого-нибудь небогатого сенатора из Лация? Всё заполнят те богачи, чьи деды и прадеды, будучи вождями враждебных народов, истребляли наши войска мечом…»

Давая ответ, Клавдий в очередной раз обратился к истории. Он легко доказал, что сенат уже давно не состоит исключительно из коренных римлян: на протяжении веков он вбирал в себя людей из соседних городов — Альбы, откуда происходят Юлии, Тускула, потом Этрурии и всей Италии вплоть до Альп; он открыл свои двери также для испанцев, галлов из Нарбоннской Галлии, чья любовь к общей родине ни в чем не уступает патриотизму римлян. Сила Рима — как раз в его способности не относиться к побежденным как к чужакам. Именно в этом его превосходство над лакедемонянами и афинянами, которые не сумели переступить эту черту и умерли в политическом отношении, продолжал Клавдий. Закончил же он великолепным рассуждением, хотя Тацит, вероятно, и подредактировал его, как это было принято. В нем выражена мысль Клавдия о необходимой эволюции институтов власти, а кроме того, раскрывается секрет прекрасного здания, каким была Римская империя и какого нам, увы, так и не удалось построить.

«Пришельцы властвовали над нами; детям вольноотпущенников поручается отправление магистратур не с недавних пор, как многие ошибочно полагают, но не раз так поступал народ и в давние времена. Пусть же связанные с нами общностью нравов, сходством жизненных правил, родством они [галлы] лучше принесут к нам свое золото и богатство, чем владеют ими раздельно от нас! Всё, отцы сенаторы, что теперь почитается очень старым, было когда-то новым; магистраты-плебеи появились после магистратов-патрициев, магистраты-латиняне — после магистратов-плебеев, магистраты из всех прочих народов Италии — после магистратов-латинян. Устареет и это, и то, что мы сегодня подкрепляем примерами, также когда-нибудь станет примером».

«За речью принцепса последовало сенатское постановление, в силу которого эдуи первыми получили право становиться сенаторами», — уточняет Тацит. Сжатость изложения не позволяет понять, предоставил ли сенатус-консульт это право только эдуям, или же эдуи первые им воспользовались. В первом случае это означало бы, что оппозиция настояла на предоставлении jus honorum только привилегированным эдуям, поскольку те именовались «братьями римского народа». Не важно. Предоставление доступа в сенат галлам и сыновьям вольноотпущенников — принципиальная победа, точнее, победа принципа, согласно которому все жители Империи равны в гражданских правах. Клавдий, кстати, в своей речи проводит параллель между правами для галлов и сыновей вольноотпущенников, потому что они равны по своему значению и цели. Надо полагать, немного галлов из «Косматой Галлии» вошли в сенат. Просопография[57] насчитывает двух в правление династии Юлиев — Клавдиев (это Юлий Виндекс и Марк Апер) против четырнадцати уроженцев Нарбоннской Галлии. Возможно, было и больше, но в очередной раз принцип важнее количества. Постановление сената, принятое в 47 году, ускорило процесс, который в 242 году приведет к дарованию римского гражданства всем уроженцам Империи. Когда Каракалла примет эту меру, он всего лишь облечет в юридическую форму существующее положение вещей, которое складывалось поэтапно, охватывая всё новые города.

Интересно также отметить, что порой Клавдий без всяких комплексов благоволил сенаторам-провинциалам. Выше мы уже говорили, что он требовал от сенаторов испрашивать его разрешение, чтобы выехать из Рима. Так вот, сицилийских парламентариев, желавших посетить свои земли, он от этого избавил, а в 47 году распространил исключение из правила на цизальпинских галлов — «ввиду того, что Нарбоннская Галлия неизменно оказывала сенату беспрекословное повиновение». Возможно, его решение объясняется удаленностью этих двух провинций, но аргумент, основанный на лояльности галлов, должно быть, задел сердечные струны многих жителей Италии…

* * *

Как и три его предшественника, Клавдий контролировал доступ к магистратурам, в частности к консульству и претуре. Со времен Августа согласно официальной процедуре коллегия из десяти центурий сенаторов и всадников (Тиберий довел их число до пятнадцати) выносила на голосование в центуриатных комициях (вид народного собрания) кандидатов на исполнение высших магистратур. Теоретически на этом этапе, называемом destinatio, император никакой роли не играл. Но поскольку перед коллегией сенаторов и всадников представали только утвержденные им кандидаты, всё это было проформой, тем более что император пользовался правом commendatio, то есть мог рекомендовать тех, кого считал достойными.

Высшие магистратуры оставались главным звеном в механизме принципата. Для аристократа они были удачным завершением карьеры, а императору позволяли отбирать лучших, чтобы потом наделять их высшими гражданскими и военными должностями. Они также позволяли ему продвигать по службе новых людей, даже «непрезентабельного» происхождения, как Квинт Курций Руф, которого считали сыном гладиатора, но Тацит без дополнительных уточнений утверждает, что истина была еще хуже. Он стал квестором при Тиберии, который говорил, что он «сын своих дел». Эта фраза пережила века, применяясь к людям, сделавшим себя сами. Клавдий помог Квинту Курцию Руфу сделать карьеру. Руф уже встречался нам в Верхней Германии в должности губернатора, а окончит он свои дни проконсулом Африки — провинции, где делал первые шаги.