Книга Золотой осел. Апулея. Архетип трансформации - Мария-Луиза фон Франц

Культ Исиды описывается Апулеем с поэтичной эмоциональностью, но он практически ничего не говорит о дальнейшем развитии в рамках культа Осириса. Опыт встречи с Исидой был эмоциональным и может быть передан только поэтическим языком. Но об остальном он просто не мог говорить, потому что это было действительно важно, это была настоящая мистерия.

Но что случилось с архетипом богини-матери, когда христианство наследовало умирающей Римской империи? Мария получила титул Theotokos (Богоматерь) и Sophia (Мудрость) и играла важную роль в восточной Церкви, но в западной католической церкви она вынуждена была отступить на задний план. Естественно, остались некоторые следы в легендах и местных культах, так что когда я говорю, что вместе с Исидой архетипический образ Великой Матери исчез, это следует понимать относительно. Но в официальной христианской церкви была сильная склонность не принимать проблему женского всерьез, ведь культ Девы Марии не был центром внимания. В западной церкви она действительно была заменена образ Церкви как института, так что эта часть её мистических качеств была спроецирована на саму Церковь, Mater Ecclesia. Юнг обсуждал эту проблему в Психологических типах, когда комментировал книгу Пастырь Гермы[142], в которой автор пишет о своем обращении в христианство. Книга, вероятно, была составлена из элементов еврейского, восточного и греческого материала. Герма представил её в виде памфлета ранней христианской проповеди, описывая свои видения и внутренние переживания, которые привели к обращению к католической церкви.

Перед Гермой в видении предстает старая женщина, которую он называет Domina, богиня, или госпожа, и она дает ему совет и являет видение башни, которая суть Церковь.

Это видение, возможно, не самое возвышенное, потому что к нему примешано много сознательного материала. Но идея посвящения в католическую церковь посредством старухи, темной фигуры, действительно оригинальна и подтверждает, что богиня жива. Она превратилась в Ecclesia, Мать-Церковь, так что это материнское качество было спроецировано на организацию, заменившую фигуру Исиды.

В процессе этого развития были утрачены два аспекта. Во-первых, человечный, личностный аспект богини (организация не бывает человечной), а во-вторых, отношение к материи. Ведь Исида также представляет собой образ космической материи, и этот аспект не содержался в церковной организации. Есть, однако, некая конкретика, которая негативно компенсирует отсутствие материи: Папа представляет Бога на земле, и материя неким образом содержится в Церкви в той мере, в какой это конкретная организация. Но материя в нашем современном понимании включает в себя божественное космическое начало, что вскоре обнаружит физика. Однако, в средние века эти два аспекта исчезли из сознания человечества, хотя некоторые другие аспекты организация сохранила. Если анализировать католического священника, то можно обнаружить, что его анима спроецирована на церковь. Она носитель материнской анима-фигуры и частично заменяет реальную женщину. Священник воспринимает церковь как мать-невесту не только аллегорически, но и вполне конкретно. С другой стороны, священник сам невеста Христова и в этом «женственен» и носит женские одежды. То есть он одновременно и мужчина, и женщина. Если он понимает, что делает, это может дать переживание психической целостности, достигнутое благодаря мучительному жертвоприношению своей сексуальной жизни. С другой стороны, тот факт, что человеческая организация заменяет божественную силу, очевидным образом создает большую проблему.

Это положение привело и к другим последствиям. Если человеческие и материальные аспекты божественности, некоторые элементы архетипа, выпадают из сознательного поля внимания, можно ожидать, что они появятся в форме обсессий. Когда из сознательной жизни исчезает нечто важное, то, усилившись, оно появится в другом месте. Это можно заметить в преследовании ведьм, на которых была спроецирована тень исчезнувшей Великой Матери. Другая одержимость типична для всей христианской теологии и, что, по моему мнению, важно, выражается в форме некой конкретности идей, так сказать. От этого страдает все христианское учение со всеми его догматами. Если сравнить психологические формы мышления с теологическими, неважно, католическими, протестантскими и еврейскими, у теологов всегда возникает одно и то же возражение, которое достойно уважения, потому что это очень важно: «Бог», — говорят теологи, — «это не только образ в человеческой душе или в коллективном бессознательном. Все ваши психологические толкования Троицы только психологические: Троица обладает метафизической реальностью, и мы, теологи, именно о ней и говорим, а вовсе не о психологическом аспекте». Тут скрывается предположение, что «метафизическая реальность» действительно существует. Все теологи согласятся, если мы скажем, что есть метафизическое пространство, в котором существуют Бог и Христос, а мы говорим только об их психологическом отражении в душе. Это умиротворяет теологов. В сущности, они старым платоническим образом делят космос на мир, который «лишь» аналогия другого, или экспериментально наблюдаемый психологический мир, и второй космос, называемый «метафизической реальность», и в нём Бог и Христос абсолютны как таковые. Но здесь теологи говорят о Боге, словно его можно описать! В анализе с Богом можно встретиться в собственной душе. Теологи знают Бога, не посредством психологической истины, а в откровении, содержащемся в Библии, но Бог перестал публиковаться две тысячи лет назад. Наш Бог — это образ в душе, а тот, другой — Бог откровения. Если вы не согласны, что Библия была написана людьми, то сталкиваетесь с главным комплексом, и тут появляется трудность. В конце концов, откровение как-то явилось нам при помощи человеческой психики!

Если рассмотреть вопрос без лишних эмоций, то видно, что это деление идеи реальности. Есть некая метафизическая или трансцендентная реальность, которая совершенно реальна, и в нее вкладывается подавленный материальный аспект Исиды. Это создает своего рода идеалистический материализм. Теологи обычно впадают в этот умственный материализм из-за того, что называют «метафизическими фактами». Это одержимость именами, которая присуща многим теологам, и их не отучить от этой проекции. Великая богиня-мать вошла в церковную организацию и не была признана как материя, так что возникла компенсаторная бессознательная материализация идей. Христианская теология слишком умственная. Это патриархальная институция, и материнский аспект настигает их сзади, вот потому они и уверены, что их идеи неким образом материально реальны. Напротив, наша гипотеза в том, что за архетипами стоит некое живое Х. Мы не делали разделения; материя и коллективное бессознательное — это не два различных измерения.

Что поражает в египетской религии — это странная конкретика в отношении того, что можно назвать идеей, что осознавали также греки и римляне. Например, была вера в бессмертие, достигаемое посредством химической обработки трупа — невероятная первобытно-магическая конкретика! В Каирском музее есть папирус[143] с предписаниями по бальзамированию трупа: «Смотри, чтобы голова не отвалилась; удали внутренности, которые сгниют…» Это полное описание того, что должно случиться с трупом наряду с точными словами, литургией и текстами, которые нужно повторять в процессе работы. Слова и действия согласовывались. Все нужно было делать именно таким образом, чтобы человек стал действительно химически бессмертным.