Книга Лесной маг - Робин Хобб

— Сэр, пожалуйста, все пытаются отдыхать.

— Мне сегодня не давали ни еды, ни воды. Принеси мне что-нибудь, и я умолкну.

— Я попытаюсь найти кого-нибудь с ключом, сэр, — сказала она, помолчав. — Вашего отца не было весь день, и он не дал никаких указаний о вас. А ваша мать больна, и у нее я спросить не могу. Я попробую постучать в кабинет вашего отца. Имейте терпение, пожалуйста, и не шумите. Я посмотрю, что можно сделать.

— Спасибо. Моя мать больна?

Тишина.

— Эй! — крикнул я, но ответа не получил.

Я сел и стал ждать в сгущающейся темноте ночи. Она не вернулась, а я попытался представить себе, что происходит в доме. Если мать больна и лежит в другом крыле, тогда большинство слуг ухаживают за ней. Я задумался, где Росс, Элиси и Ярил. Может быть, они тоже больны? Беспокойство о матери отодвинуло на задний план мысли о еде и воде, и голод превратился в замершую пустоту внутри меня. Поскольку больше ничего не оставалось, я вернулся в постель. На меня снова снизошла глубинная неподвижность и полностью мной завладела.

Медленно прошел следующий день. Ко мне так никто и не пришел. Я передвигал кровать, чтобы на нее падало солнце, несколько раз принимался колотить в дверь, но ответа не получил. Силы оставляли меня, мне было трудно заставить себя встать с кровати и еще труднее что-то сделать. Отдых казался самым мудрым решением.

На четвертый день без еды и воды я заставил себя встать с кровати, мной двигала какая-то смутная тревога. Неужели отец действительно позволит мне умереть от голода? Я кричал, но не услышал даже шагов. Тогда я лег и прижал ухо к полу у двери. Где-то в доме слышались приглушенные голоса.

— Мама! Росс! Кто-нибудь! — кричал я в щель под дверью.

Ответа я не получил. Я начал колотить в пол, сначала кулаками, потом стулом. Ничего. Трижды ударился всем своим по-прежнему огромным телом в дверь — безрезультатно. И даже это движение после нескольких дней без еды измотало меня. Я выпил воды, предназначенной для умывания, и снова заснул.

На пятый день я сначала попытался выломать дверь плечом, потом сломал о нее стул. Она не поддалась. Она была сделана из цельного куска дерева спонд, геральдического символа Бурвилей с востока, и дерево доказало, что его выбрали не зря. Жесткое и непреклонное, оно выдержало мои крики и удары. Ножкой сломанного стула я выбил оконное стекло и снова закричал, но внизу, во дворе, не заметил никакого движения. Стоял ясный летний день, и полное отсутствие суеты испугало меня до дрожи. Куда все подевались?

Я рассматривал самые разные предположения. Отец заболел, и никому не пришло в голову позаботиться обо мне. Или вся семья уехала в гости, оставив меня на попечение слуг, забывших про это. Но более мрачная мысль упрямо перебивала их: все в доме умерли от чумы. Это казалось пугающе вероятным. Я подумывал разбить остатки стекла, выломать раму и спрыгнуть вниз, но моя комната находилась достаточно высоко, а двор был вымощен камнем. Если падение не прикончит меня сразу, мне грозит медленная смерть от переломов хребта или ног. Я оказался в ловушке, точно крыса в коробке. Меня интересовало только, когда же я наконец умру.

Утренний ветерок, ворвавшийся в разбитое окно, принес с собой намек на влагу. Я расстегнул рубашку и почувствовал, как моя кожа впитывает ее. Затем я сел и дрожащей рукой сделал, как я опасался, одну из последних записей в своем солдатском дневнике. А потом лег на кровать и закрыл глаза, отдаваясь своей судьбе.

Прошло по меньшей мере еще два дня. Время почти потеряло для меня значение. Мое другое «я» еще сильнее слилось со мной, и я обращал внимание скорее на смену света и темноты, чем на проходящие часы. Голод мучил меня постоянно, так что теперь казался почти естественным. Я не обращал на него внимания. Моя кожа стала толще на ощупь и скорее походила на жесткую кожуру какого-то фрукта. Влаги во рту, носу и глазах почти не осталось, и проще было их не открывать. Я едва заметил, как кто-то заскрежетал замком на моей двери. Мне показалось или меня позвали по имени? Не это ли меня разбудило? К тому времени, как я собрался с мыслями настолько, чтобы повернуть голову, кто бы ни находился в коридоре, он уже ушел. Я хотел закричать, но во рту пересохло, и мне даже не удалось разлепить губы. Тело запретило мне тратить силы на действия, которые могли оказаться бессмысленными.

Через некоторое время я услышал медленные шаги, затихшие перед моей дверью. Что-то царапнуло по дереву, затем раздались треск и скрежет. Я услышал, как на пол снаружи упали засов и замок. Я безучастно смотрел на дверь. Когда она распахнулась, это показалось мне чудом. В проеме стоял худой, изможденный сержант Дюрил, сжимающий в руке ломик.

— Невар? — хрипло позвал он меня. — Неужели ты еще жив?

Я медленно сел на кровати, и глаза Дюрила широко распахнулись. Почти беззвучно я прошептал: «Воды…» — и почувствовал, как трескаются мои губы. Дюрил кивнул, подтверждая, что понял меня.

— Пойдем на кухню, — предложил он.

Я встал и неуверенно, на одеревеневших ногах последовал за ним. Когда я вышел в коридор, в ноздри мне ударил запах болезни и меня охватило ужасное предчувствие.

Мы оба молчали. Дюрил едва переставлял ноги, словно силы у него были на исходе, а я заставлял свои ноги вспоминать, как нужно идти вперед. Они самому мне казались жесткими и непослушными, точно древесные корни, и даже бедра слушались неохотно. Когда мы добрались до кухни, я направился прямо к раковине, не обращая внимания на беспорядок и мусор на столах. Грязные чашки и тарелки громоздились в лоханях для мытья посуды. Я не стал искать чистую кружку, а, наклонившись и повернув голову, начал пить прямо из крана. Когда я больше не мог пить, я набрал воды в ладони и вымыл лицо. Затем засунул голову под кран и несколько минут наслаждался тем, как холодные струи ласкают шею и пропитывают волосы. После этого я долго оттирал руки и полил водой плечи и предплечья. Сухая кожа отслаивалась, словно я превратился в змею, сбрасывающую старую шкуру. Потом я набрал воды в ладони и намочил глаза, только сейчас осознав, как запеклись коркой мои веки. Получив наконец достаточно влаги, я закрыл кран и повернулся к сержанту Дюрилу.

— Это чума, да?

Он кивнул, не сводя с меня изумленного взгляда.

— Никогда не видел, чтобы человек так пил. Но я и не надеялся, что ты еще жив. Я сам едва не помер, Невар, иначе пришел бы за тобой раньше. Когда я дотащился до особняка, чтобы навестить твоего отца, я сразу же спросил про тебя, а он только смотрел на меня. Боюсь, горе лишило его рассудка, приятель.

— Где он?

Пока он говорил, я рылся в шкафчиках в поисках еды. Но все успело испортиться или было уже съедено. Хлебный шкаф оказался пустым. Впервые за всю мою жизнь большие печи были холодны. В воздухе витали лишь затхлые запахи. Я отчаянно нуждался в пище. С тех самых пор, как отец построил этот дом, на кухне было полно еды: много хлеба, на дальней плите всегда кипел бульон, и его аромат смешивался с запахами горячего кофе и жарящегося мяса. Тишина заменила громкую болтовню слуг, стук ножей по доскам, ритмичные шлепки рук, замешивающих белое тесто для хлеба.