Книга Голландская республика. Ее подъем, величие и падение. 1477-1806. Том 2. 1651-1806 - Джонатан И. Израэль

Более того, Испания была в то время серьезно ослаблена, и ее полезность в качестве союзника вызывала неизбежный скепсис. И со стратегической, и с экономической точек зрения де Витту — и многим другим — представлялось, что первоочередная задача Республики состоит в том, чтобы уклониться от вовлечения в конфликт с Францией. Таким образом, именно штатгальтер Вильгельм III (1672-1702 гг.) стал крупнейшим поборником стратегических связей между севером и югом.

Единство южных Нидерландов в конце XVII в. было экономическим и политическим, но, в первую очередь, религиозным и культурным. Прежний пыл Контрреформации в южных Нидерландах после 1650 г. неизбежно ослабел. Но к этому времени она уже выполнила свою задачу и превратила юг в неприступный бастион ортодоксального католицизма; единственной крупной проблемой на религиозном и культурном фронте было запутанное разделение Церкви и университетов на янсенистскую и антиянсенистскую партии (см. стр. 77-78 выше). Если большая волна строительства церквей и заказов по их украшению, которая возникла с началом Двенадцатилетнего перемирия, пошла на убыль в середине столетия, и художники и ремесленники стали гораздо реже привлекаться к работам над церквями, часовнями, иконами и другими предметами культа, сформировавшаяся культура по-прежнему обладала нерушимым господством над всеми слоями населения. Во всяком случае, в городах и начальное, и высшее образование, стимулируемое программой повторного насаждения католицизма, получило впечатляющий размах. За десятилетие 1656-65 гг. число учеников школ в Амстердаме превысило 4 000 человек, составляя почти половину антверпенских детей в возрасте от 7 до 15 лет. Фактически, все дети посещали религиозные занятия по воскресеньям.

Преобладание католической веры было теперь настолько сильным, что присутствие во многих городах крупных нидерландских гарнизонов, начиная с 1689 г., не вызывало никаких опасений и оказало мало, или вообще никакого, влияния на сельское общество. Само собой разумеется, ни одна форма неуважения по отношению к Церкви со стороны некатоликов не была терпима. Даже португальской общине «новых христиан» в Антверпене, по крайней мере часть которой составляли криптоиудеи, не было позволено отбросить свое наружное почтение к Церкви, как разрешили сделать с 1640-х гг. «новым христианам» во Франции. Давление против такого отступничества сделало церковные и гражданские власти в Антверпене чрезвычайно подозрительными к существованию контактов между португальскими «новыми христианами» в Антверпене и голландскими иудеями-сефардами, приходившихся, в некоторых случаях, близкими родственниками друг другу. К 1670-м гг. в Антверпене сохранялась лишь небольшая группа ревностных иудеев, которые отказывались крестить своих детей, преклонять колени или снимать шляпы перед иконами. Епископ не смог убедить Тайный Совет в Брюсселе изгнать их из Испанских Нидерландов. Но и церковные, и светские власти оказывали достаточное давление, чтобы добиться того, что иудейский культ отправлялся только втайне.

Испанские Нидерланды не были Испанией. Между ними существовало определенное пространство для разногласий, при условии, что они были достаточно завуалированными. Если папство жаловалось в Мадрид в апреле 1671 г. на то, что власти в Брюсселе закрывают глаза на тайные иудейские богослужения в Антверпене, то французские картезианцы отмечали в 1670 г., что, несмотря на осуждение картезианской философии и науки со стороны Церкви, в Лувене остались придерживавшиеся картезианских воззрений профессора, которые скрытно, но также беспрепятственно распространяли запрещенные идеи. Но факт остается фактом, что ни власти, ни учению Церкви нельзя было бросать открытый вызов. Таким образом, хотя антикартезианское наступление, которое началось в университетах юга по наступлению папского интернунция в 1662 г., не смогло искоренить картезианское влияние, тем не менее, верно и то, что разрешалось публиковать только нападки на Декарта. Ни один университет в южных Нидерландах не мог открыто издавать изложение доктрин Декарта, и на юге не существовало абсолютно никаких параллелей с жаркими философскими и теологическими диспутами, которые кипели в университетах севера.

Открытое несогласие было просто нетерпимым, и существовало несколько тому примеров. Один из наиболее показательных — дело французского еретика-кальвиниста, возможно, еврейского происхождения, Исаака де ла Пейрера (1596-1676 гг.). Ла Пейрер прибыл в Испанские Нидерланды в качестве секретаря принца Людовика Конде, одного из высших аристократов Франции, который бежал в Брюссель после краха Фронды. Ла Пейрер написал сенсационную книгу «Prae-Adamitae», в которой утверждал, что на земле были люди до Адама, и что Библия, в том виде, в каком она была известна, представляет собой лишь искаженную вследствие ошибок переписчиков версию оригинального откровения Бога. Его труд был издан в Амстердаме в 1655 г. и немедленно подвергся запрету как богохульство Hof'ом Голландии. В этот момент сам Ла Пейрер проживал в Намюре, где епископ приказал публично предать анафеме его книгу во всех церквях города, месяц спустя после ее осуждения в Нидерландах. Ла Пейрер вернулся в свите Конде в Брюссель, но был арестован и брошен в тюрьму в феврале 1656 г. После нескольких месяцев допросов он сломался, отрекся от своих еретических взглядов и обратился в католицизм.

Возможно, самым загадочным столкновением на почве культуры XVII в. в Брюсселе и Антверпене было то, в котором оказалась замешана незаурядная личность королевы Кристины Шведской. Она находилась в Испанских Нидерландах в 1654-55 гг., вскоре после отречения от шведского престола. И Леопольд-Вильгельм, и церковные власти горячо приветствовали ее официальную миссию, которая состояла в прохождении католической индоктринации и отречении от лютеранства, в котором она была воспитана. Но Кристина вынашивала мистические, мессианские теолого-политические идеи и во время пребывания в Брюсселе уделяла много времени пропаганде своих грандиозных планов по примирению католицизма и протестантизма, христианства и иудаизма, и — для ровного счета — вдобавок Испании и Франции, делясь своими замыслами с такими людьми, как амстердамский раввин Менахия бен Израэль, и секретарь Конде, Ла Пейрере, который также выполнял функции посредника между ней и Конде, которому она отводила важную роль в своих планах. И словно всё это было недостаточно тревожным для испанских властей, она во всеуслышание объявила после своего тайного обращения в католицизм в Брюсселе в канун Рождества 1654 г. о своем желании стать вице-королем Испанских Нидерландов после Леопольда-Вильгельма, который в то время уже готовился покинуть страну.

Ослабление Церкви и уменьшение количества придворных заказов после 1648 г., а также общий упадок специализированных отраслей промышленности в Антверпене, Брюсселе и Генте в конце XVII в., в свою очередь, привели к неизбежному упадку декоративных и изящных искусств к югу от рек. Но, учитывая внушительный объем и превосходное качество художественных достижений в Испанских Нидерландах в начале XVII в., еще оставался резерв для существенного сокращения, прежде, чем искусства на юге окажутся в состоянии полного прозябания. Рубенс умер в 1640 г., ван Дейк в 1641 г., и после завершения великолепной церкви бегинок в Брюсселе в конце 1650-х гг. больше не предпринималось никаких крупных барочных архитектурных проектов. Эпоха подошла к концу. Но изящные искусства продолжали процветать, хотя и на меньшем уровне, в Антверпене и Брюсселе на протяжении третьей четверти века. Только в 1680-х гг. великий расцвет искусств, который сопутствовал Контрреформации в южных Нидерландах, окончательно прекратил свое существование.