Книга Когда цветут эдельвейсы - Владимир Топилин

С тех пор прошло три года. Как говорит старый Еремей:

— Третий сезон Шурка мою лыжню топчет.

По негласному договору опытного охотника и настойчивого юнца, отдал старожил Сашке свой промысловый путик в вечное пользование. Рассказал, где находятся ловушки и капканы, нарисовал на бумаге тропы и ходы, направил его резвые ноги к старым избушкам, открыл секреты отточенного мастерства и умения при охоте на того или иного пушного зверя, передал свой богатый опыт таёжной жизни.

Предприимчивая Акулина часто ворчала на мужа:

— Эх, ты, ржавый шкворень. Хошь бы указал Саньке пушнину пополам делить. Ведь он же на всём готовом ходит. Капканы, ловушки, избы — всё твоё. Глядишь бы, в город внучкам по шапке собольей сделали. Всё какая память...

— Кыш ты, гнилая колода! — сердился Еремей. — Не твоё дело дрова стамеской колоть. Ты свою пушнину много видела! Кажон год тебе соболей да белок таскал. А что толку? Всё как в дырявый мешок — в город дочкам да зятьям спроворила. Где слово благодарности? Хушь бы кто приехал, картошку помог выкопать али дров наготовить. Всё им некогда, работа! Как приедут, на диване лежат, жируют. Пузени наели — колен не видно. Внучата за шоколадку спасибо не скажут. Помрём, а на могилку никто не покажется.

Акулина умолкала, на глаза накатывалась слеза: правду говорит муж. А тот, выплеснув кипяток, из жалости к супруге становился добрее:

— А Санька-то, нет, да придёт. Где снег с крыши скинет, весной огород лопатой поможет вскопать, чурки поколоть. Вот тебе и ответ на мою доброту. Такомо, с него какой процент брать? Сам ещё не жил, а в семье едва концы с концами сводит. Отца нет, мать выпивает, брат с сестрёнкой малые. Самому бы к жизни приспособиться...

Вспоминает себя Еремей молодым. Что говорить? Тоже жизнь нелёгкая была. Летом — босиком, зимой, как снег выпадет, — в чунях. Штаны холщовые, на голове шапка-кацавейка, из лоскутов сшитая, телогрейка на двадцати заплатах. Сладкого не видели, хлеб и тот ели не досыта. Одно хорошо — тайга подкармливала: кедровый орех, ягода, медвежатина. В настоящее время всё есть. Любые продукты, одежда на прилавках магазина. Казалось бы, живи да радуйся. Однако перестройка всё перевернула с ног на голову. Говорили, что через четыреста дней мёд вёдрами черпать будем, оказалось, в ковше горький дёготь. Ничего не понятно деду Еремею на старости лет. А как быть в такой неразберихе молодым? Смотрит старик на Сашку: выживет парень или опустит руки, будет летать птицей или сложит крылья, поплывёт против течения или утонет, останется в здравом уме или не проснётся с хмельного запоя? Время покажет, кто и что будет стоить.

Смотрит промысловик в своё окно в восьмикратный бинокль на Осиновый хребет, наблюдает за происходящим. Отлично видит Сашкину лыжню, то, как тот поднимается в гору или, возвращаясь, скатывается вниз. В эти моменты хорошо видит лицо своего ученика. По его взгляду, по тому, как смотрит на дом старика, может угадать, что лежит в котомке. Еремей ждёт юного охотника, представляет каждый его шаг. С трепетом переживает волнительные минуты, когда молодой охотник вечером переступает порог его дома и начинает рассказывать обо всём, что было и как было.

И замелькают в сознании старика знакомые перевалы, хмурая, угрюмая тайга. Воспоминание дыхнёт сухим перестоем закопчённых стен старого зимовья. Ощутит Еремей, как под морщинистыми, ссохшимися пальцами волнуется охристый шёлк собольей шкурки. А ночью, в предрассветной полудрёме, изнемогая от бессонницы, увидит охотник носки мелькающих лыж, услышит шорох хрустящего снега под ногами, узнает, что это не Сашка, а он, семнадцатилетний парень, идёт по промысловому путику отца. Может, поэтому до сего дня жив Еремей Силантьевич, а свою прочную кедровую домовину вынес в сухую кладовку.

Тяжёлый день

В этот день идти тяжело. Как говорит Еремей Силантьевич «убродно», что на языке местных промысловиков означает как «бродить», «идти» по глубокому снегу. Острые носки лыж скрыты где-то там, внизу, под мягким пухляком. Чтобы вытащить, показать какую-то из них над снегом, необходимо много усилий: всякий раз, поднимая их наверх, приходится поддевать снежную массу в несколько килограммов, а на это требуется энергия и время.

Саша не вытаскивает лыжи наверх, скользит широкими «камусками» по привычке, идёт по старой лыжне. Она где-то там, в снегу, невидимая, но твёрдая, спрессованная под его весом несколько дней назад. Свою прочную дорогу юноша чувствует ногами хорошо. Он ходил здесь много раз и может пройти определённое расстояние с закрытыми глазами. Внимание человека в тайге сосредоточено на окружающем мире, а не на том, чтобы следить, как под тобой бегут лыжи. «Смотри вокруг, смотри везде. Иначе быть твоей беде» — так говорят люди тайги.

Вот впереди качнулась ветка ели, осыпалась кухта. В тайге ничего так просто не бывает, всему есть объяснение. Отчего и почему это произошло, необходимо определить как можно быстрее. Может, это заиграл лёгкий ветер, масса снега осыпалась под собственным весом; порхнул крыльями рябчик; метнулась к вершине белка или же, услышав охотника, «пошёл на уход» проворный соболь. Здесь, охотник, не зевай! Упустишь момент — уйдёт добыча. Не успеешь вскинуть с плеча ружьё, останешься без фарта. А ещё хуже, если попадёшь в та кую ситуацию, из которой выбраться будет очень сложно. Сколько в тайге коварных подвохов, остаётся только предполагать.

Далёкий у Саши путь. Весь день впереди, и всё на ногах. Дойти до первого зимовья без остановок можно за четыре часа. Это при нормальных погодных условиях, с лёгкой котомкой за плечами, не проверяя капканы и ловушки. Сегодня ситуация другая. Передвижение задерживает глубокий снег. Во время перехода необходимо проверить около семидесяти самоловов. В рюкзаке продукты на два дня да двуствольная тулка шестнадцатого калибра. Добраться бы до избы с такими «тормозами» к вечеру... А если вспомнить, что парень сегодня после ночной смены, то можно представить, насколько сложным будет переход расстоянием в двадцать километров.

Всё же молодость не знает усталости. Казалось, у юного охотника не было сил подняться на

Осиновый хребет. Через двести метров останавливался, восстанавливая дыхание, ждал, когда успокоится разгорячённая кровь, а в глазах растворятся мутные метельки. Он понимал, что сегодня не тот день, надо было переждать непогоду, выспаться после работы, тогда всё было бы по-другому.

Но требовательное слово «надо» подобно стальной пружине капкана толкает вперёд: если вышел, значит, шагай, не отдыхай в начале пути, успевай, потому что выйти после работу на путик можно будет только через неделю.

Настороженные капканы стоят непроверенными уже две недели, а в семье появились проблемы: Саша берёт хлеб в долг в рабочей столовой шестой день, нет денег. В сознании молодого парня живёт слабая надежда: может быть, какая-нибудь ловушка принесёт добычу.

Подъём на гору дался нелегко. Юноша приостанавливался на кратковременный отдых восемь раз. За это время стрелки часов отрезали один час двадцать минут светового времени. В другой день это расстояние он преодолевал за тридцать минут без перекуров. Значит, не стоит надеяться, что к зимовью он придёт засветло. Хорошо, что в рюкзаке лежит маленький электрический фонарик.