Книга Призвание — миньон! - Татьяна Коростышевская

Шут приблизился, обошел вокруг меня, как мне показалось, с опаской:

— Кого ты покусал, Цветочек, Туреня?

Я потупилась. Идея покусать лорда Анри у меня сегодня возникала, но это было еще во время забега. Может, я на минутку вообразила себя лошадью, кто знает.

— Это вишневый сок. — Повар все же решил снять с меня подозрения в каннибализме. — И этот юноша, этот Шерези, плевался за столом косточками. За столом, блюда для которого были приготовлены моими руками! Руками Симона Жана Огюста Франсуа Пападеля.

Я тихонько хмыкнула, представив, сколько рук должно быть у такого количества народа — и у Жана, и у Огюста, и далее по списку. Наверное, его поварейшее лордейшество в детстве много болел, поэтому родители выбрали ему такую кучу святых покровителей. А потом мне стало немножко стыдно. Набрав в грудь воздуху, я собралась выдать витиеватое извинение, но повар сорвал с себя передник, бросил его в Мармадюка и выбежал из комнаты. Стены содрогнулись.

— Прошу прощения, — пискнула я в пространство.

Шут прожег меня взглядом, рявкнул:

— Сидеть и ждать! — И побежал вослед обиженному.

Я подошла к столу и присела на свободный стул рядом с ван Хорном.

— Ты здесь что делаешь?

— Принимаю хулу и угрозы, — ответил он, — за то, что на занятиях ратным делом не выказал усердия, а также подбил наследника Доремара на неблаговидный поступок.

— Давно?

— Больше двух часов.

— А почему ты так поступил? Я сейчас не про подбивания Станисласа, он взрослый мальчик и сам должен отвечать за свои решения.

— Потому что считаю бег трусцой глупейшим занятием, — любезно ответил ван Хорн. — А что сподвигло тебя на ужасные безобразия?

Мне послышался в его тоне сарказм, я уж хотела взбелениться по своему обыкновению, но одновременно со словами Гэбриел достал из-за рукава платок и осторожно вытер мой подбородок.

На белоснежной ткани остался красный след, а мое сердце пропустило удар.

— Я спорол глупость, на минуточку представил себя в Шерези. Мы в детстве устраивали настоящие вишневые битвы.

Я проводила взглядом возвращающийся за обшлаг платок.

— Мармадюк уже решил, как тебя накажет?

— Да. — Ван Хорн коснулся ладонью груди.

Я сначала не поняла, что он имеет в виду, а потом прозрела. Стараниями его папеньки эта самая грудь до недавнего времени была украшена нитями серебряных бус.

— Он забрал все бусины?! — Ужасом, прозвучавшим в моем голосе, можно было напугать небольшую деревню.

— Ну почему все. — Гэбриел порылся в кармане и извлек серебряный шарик. — Лорд-шут — добрейший человек, он оставил мне шанс на продолжение.

Меня заколотило. Если за мелкую провинность ван Хорна лишили сотни серебра (ну примерно сотни, мне никогда не удавалось сосчитать, сколько их там), то сколько же отберут у меня за масштабное безобразие?

Мармадюк вернулся, я поедала его преданным взглядом, его расшитый бисером камзол, длинноносые башмаки, плотный бегуин на голове. Странно, я раньше никогда не видала лорда-шута с покрытой головой, тем более так покрытой. Такое вообще-то под шляпой носить положено, ну то есть было положено лет двадцать назад, у нас в Шерези такой чепец только наш садовник Франц надевал, чтобы макушку на солнце не напекло.

Мармадюк прошел к столу, опустился в кресло, я выразила лицом преданность и кротость, а также раскаяние пополам с чистосердечием.

— Не кривляться, Шерези! У тебя сейчас глаза выскочат от натуги.

Я моргнула:

— Лорд-повар нас простил?

— Кого это вас? Он зол только на тебя, Чертополох. Я его, конечно, успокоил, как мог, так что лорд Пападель продолжит кормить наших будущих миньонов. Всех, кроме тебя.

— Что же мне делать?

— Испугался, Ядовитый Плющ? Раньше надо было думать! До того как строить куры дочери личного королевского повара.

Тысяча фаханов! Значит, дело не в косточках, а в моем женолюбии?

Ван Хорн явно боролся с желанием наградить меня аплодисментами.

— Я думал, что она простая подавальщица…

— Здесь, Почечуйник, нет «простых». Это королевский дворец! Иди, Крапива, и подумай над тем, как все исправить. А вы, ван Хорн, останьтесь здесь. Мне хочется узнать вас поближе.

Я покидала покои шута абсолютно раздавленной. Не обнаружив во дворе ни одного пажа, понуро побрела к воротам. Не запрут же меня на ночь во внутреннем круге, даже и без пропуска? Отпустят в казарму?

Ну не будут меня кормить, подумаешь. Друзья не оставят меня голодной, на краюшку хлеба, тайно вынесенную мне в кармане камзола, я всяко могу рассчитывать.

Но мне было стыдно. Ну правда. Ну вот если бы при мне кто-то начал флиртовать с моей дочерью, неужели я бы не взвилась? Да я бы на дуэль мерзавца вызвала, особенно такого легкомысленного бабника, как я. То есть я вызвала бы себя на дуэль за то, что приставала бы к своей дочери? Брр… Какой кошмар!

Мои раздумья приняли характер совсем уж фантасмагорический.

— Цветочек, ты почему один? — Меня нагнал Николя и дружески хлопнул по плечу. — Ты чем-то расстроен?

Я пожала плечами и объяснила, чем я расстроен.

— Пападель, он такой, — паж показал какой, — грозный, но отходчивый. А Розетта его — та еще штучка, к ней лучше не подкатывай.

— Почему?

— Потому что к ней подкатываю я.

— Успешно?

Он высокомерно хохотнул, из чего я заключила, что безуспешно.

Пообещав не мешать чужой любви, я сказала:

— Может, поможешь мне помириться с лордом Пападелем?

Николя застыл с задумчивым лицом, видимо, чтобы я еще немножко помучилась, потом хлопнул меня по плечу.

— Для тебя, Цветочек, все что угодно. Пошли!

— Что, прямо сейчас?

— А чего тянуть? Я знаю, где повар сейчас, а дальше все зависит от твоего личного обаяния.

Мы прошли хозяйственным двором, потом еще чередой двориков, потом галереей, спустились по лестнице, поднялись по другой. Дорогу я не запоминала, Дабуаз заверил, что обратно меня тоже проводит или отнесет, если любезнейший Пападель меня все-таки не простит.

Ни капельки не успокоенная этими обещаниями, я, сдерживая дрожь, вошла под своды огромной королевской кухни. Повар обнаружился во втором помещении. Он был в свежем переднике, белоснежном колпаке и священнодействовал у массивного стола.

— Убирайтесь, — поприветствовал он меня, только завидев на пороге.

Я вздрогнула от зычности его голоса, но медленно пошла вперед.

Перед Пападелем стояла миска с птичьей вишней, не миска, а мисища, туаза на два в ширину, заполненная ягодами, и миска ненамного поменьше, лордейшество занималось извлечением косточек, видимо готовя начинку для пирога. Эх, сколько мы с Магдой в Шерези этой вишни перебрали.