Книга Удивительные истории о веществах самых разных. Тайны тех, что составляют землю, воду, воздух... и поэзию - Петр Образцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Идея тигра не существует в отрыве от живого зверя, душе почти невозможно без тела (если, конечно, за гробом не действуют иные физические законы, что не исключено, однако не поддается проверке), «содержание» поэзии не оторвать от ее «формы».
Нынешний школьник частенько жульничает, читая вместо романов их краткое изложение (чтобы сэкономить время для знакомства с жизненно важной информацией типа «Взять, например, пятую часть Metal Gear Solid. В последний раз представительница данной франшизы была замечена на просторах персональных компьютеров еще 11 лет тому назад. С тех пор утекло много воды – стараниями Сэма Фишера и по совместительству сериала Splinter Cell стелс-экшен перестал быть для обладателей PC чуждым жанром. А серия Metal Gear Solid разрослась до внушительных масштабов и заполонила собой все новостные ленты».) Изложения эти звучат примерно так: «Пока Каренины и Вронские находятся на перроне, пьяный железнодорожный сторож падает под поезд. Анна предлагает помочь вдове, и Вронский дает двести рублей. Стива просит Анну помирить его с женой. Анне удается убедить Долли не покидать Стиву, тому способствует и то обстоятельство, что Долли некуда уехать (матери она не нужна, других покровителей или доходов у нее нет). Анна напоминает Долли, как любил ее Стива, уверяет, что впредь брат уже не оступится».
Конечно, можно читать и это убожество, все лучше, чем часами сидеть за айпэдом. Как выражался один эпизодический герой Ильфа и Петрова, «кому и кобыла невеста». А сам Лев Толстой сделал поразительное по глубине замечание на тему о содержании своего шедевра: «Меня часто спрашивают, что я хотел сказать романом “Анна Каренина”. Но для того, чтобы ответить на этот вопрос, мне потребовалось бы сесть и заново написать роман, от первой до последней строчки». (Цитируем по памяти.)
По словам Ю. М. Лотмана, «исследователь литературы, который надеется постичь идею, оторванную от авторской системы моделирования мира, от структуры произведения, напоминает ученого-идеалиста, пытающегося отделить жизнь от той конкретной биологической структуры, функцией которой она является. Идея не содержится в каких‐либо, даже удачно подобранных, цитатах, а выражается во всей художественной структуре (курсив наш. – Авт.). Исследователь, который не понимает этого и ищет идею в отдельных цитатах, похож на человека, который, узнав, что дом имеет план, начал бы ломать стены в поисках места, где этот план замурован. План не замурован в стену, а реализован в пропорциях здания. План – идея архитектора, структура здания – ее реализация. Следовательно, вне структуры художественная идея немыслима».
Он же обратил внимание на один парадокс поэтического искусства: «Если… считать, что поэт выражает те же мысли, что и обычные носители речи, накладывая на нее некоторые внешние украшения, то поэзия с очевидностью делается не только ненужной, но и невозможной – она превращается в текст с бесконечно растущей избыточностью и столь же резко сокращающейся информативностью».
В реальности информативность поэтической речи выше, чем у обычной, – недаром в Древнем Риме риторика, то есть умение организовывать слова для выступлений, – явно смежное с поэзией ремесло, считалась важнейшим из искусств, недаром поэт, по мнению Пушкина, призван «глаголом жечь сердца людей». Мы, конечно, имеем в виду особую информативность: никто не станет писать стихами учебник квантовой физики. «Метаморфозы» Овидия, хотя и излагают систему взглядов на земной мир, являются скорее метапособием, слишком красивым для целенаправленного использования в учебных целях.
Чтобы «хотя отчасти» (Б. Л. Пастернак) проникнуть в смысл этой «темной материи», надо вспомнить о том, чего мы от поэзии ожидаем помимо мастерства. Выражаясь простыми словами, мы ждем от нее (1) нового слова о мироздании, (2) глубины чувства, также выраженного хотя бы отчасти по‐новому, ну, и (3) красоты и гармонии. Звучит суховато, но, кажется, так оно и есть. Да, чуть не забыли про недостаточное, но необходимое условие поэзии (как и любого искусства): она (4) обязана быть бескорыстной, как правильная молитва.
«Новое», разумеется, привязано к времени, в котором живет поэт. Уже написанные до него откровения не то что отправляются на свалку («сбрасываются с парохода современности», как требовал юный Маяковский), но снабжаются знаком копирайта, набранным 36‐м кеглем и жирным шрифтом; на какое‐нибудь «на холмах Грузии» навешивается табличка «не трогать», а иной раз и «осторожно, злая собака». Переосмысливать – да, разумеется, но ни в коем случае не подражать. Не простят.
То же самое «не замай» относится и к глубине чувства. Тут уместно привести стихи Баратынского, исполненные неприкрытой обиды честного мастера на халтурщиков:
Здесь следовало бы коснуться и темы страдания – но она практически полностью освещена в приведенном только что стихотворении. Страдание неизбежно; задача поэта в том, чтобы пережить его и увидеть в нем некий высший смысл – для просветления нас, простодушных, но стремящихся к внутреннему совершенству читателей.
То есть задача в том, чтобы помочь нам причаститься пресловутой гармонии. Тут требуется уточнение. Дело в том, что (шепотом и по большому секрету) – никакой гармонии не существует. (Ну разве что на уровне Метагалактики – но эта гармония нашему пониманию, увы, недоступна.) Мы живем на земле, мы, подобно леммингам и мокрицам, «рождаемся, страдаем и умираем». Об этом великолепно писал Заболоцкий:
Но самое удивительное в том, что самые безысходные стихи (из лучших, разумеется) все равно несут в себе просветление. Это, в сущности, и есть та самая «темная материя». Может быть, недоступная нам гармония все‐таки плавает где‐то в районе Магелланова Облака, а поэт указывает если не на нее саму, то на возможность увидеть ее, хотя бы по контрасту с нашим жалким уделом? Вот еще один пример (Владислав Ходасевич):
