Книга Навуходоносор II - Даниель Арно

В конечном счете эта мрачная атмосфера усиливала роль государя: до его появления на церемонии всем следовало вспоминать о своей горькой судьбине. Умные люди могли считать богов легкомысленными, богослужение — тяжелой и не слишком нужной процедурой, а значит, и возведение храма — почти бессмысленным; для вавилонского царя все это не имело значения. Восстановление религиозного сооружения в конце концов оказывалось не делом воли, направляемой верой, а политическим мероприятием.

Реконструкция зданий была способом остановить время, и другого способа в распоряжении государя не было. Разумеется, чем дальше он восходил к прошлому, тем лучше: дело царя считалось тем более законным и действенным, чем более близкую к временам потопа ситуацию он восстанавливал.

Навуходоносор не создал ни одного нового святилища; он отказывался от этого, строго покоряясь тысячелетнему правилу: строить можно только там, где уже находилось, в его время или в прошлом, храмовое здание. Поэтому царь лишь энергично обновлял древние сооружения. Значит, ему требовалось производить археологическими эпиграфические разыскания. Царь, однако, занимался ими с явной неохотой и весьма поспешно, как будто его что-то подгоняло. Но при всем том направлявшая его идея была всегда одна и всегда ясна.

Очень показательно в этом смысле проведение работ в Сиппаре. Вопреки своему названию «Вечный дом» превратился в руины: «От давних дней, от далеких лет здание стало пустым местом, основания нельзя увидеть, груды земли наросли, не считалось оно среди святилищ богов». Но разыскания принесли удачу: «Я искал и рассматривал его древний план, и нашли надпись во имя Госпожи набережной, живущей в Вечном доме, на глиняной собаке».

Новая постройка должна была воспроизвести обретенный первоначальный план: только так восстанавливалось прошлое, поскольку, как считалось, и прежние строители, каждый в свое время, поступали аналогично. Навуходоносор постоянно утверждал, что следует этому примеру, — в частности, говорил о ступенчатой башне в Барсиппе: «Я не переменил ее положения, не переделал подземной ступени». Хотя современные находки доказывают теологический характер этого принципа, да и царские надписи твердят об этом непрестанно, до Навуходоносора (да и после него) государи хвалили себя за то, что сделали то или другое здание более просторным, а подходы к нему — более удобными. На деле желание улучшить постройку, невозможность найти план до основания разрушенного здания, различные материальные трудности оставляли им полную свободу замысла: все было позволено, лишь бы стройка оставалась в пределах освященного пространства, не выходила за него.

Сейчас мы едва ли можем проверить правдивость утверждений Навуходоносора: для этого потребовалась бы глубокая (а значит, трудоемкая и дорогая) археологическая разведка мест, где находились многочисленные здания, построенные в его царствование. Но это и не столь важно, ведь царь Вавилонский сам освобождал себя от обязательств. «Недолжным (для обитания божества. — Д. А.) было строение этого храма», — утверждал он в случае надобности; проще говоря, земляные работы так или иначе были бесполезны. Эта расплывчатая, но безапелляционная формулировка избавляла владыку от необходимости продолжать поиски и давать дальнейшие объяснения.

В каждом здании существовало множество предметов с надписями, помещенных туда прежними правителями; их сочинители давали знать нашедшему их, какие цари отметились там до нынешнего. В то же время каждый строитель излагал этапы работ, масштаб проведенных им изысканий и наиболее удаленный во времени ориентир, который был им обнаружен. Точно так же писцы Навуходоносора не ленились каждый раз упоминать самого древнего из царей, имя которого им посчастливилось прочесть; если же этого не было сделано — значит, в найденных документах царское имя не сохранилось. Ведь читать древние почерки и понимать древние языки они, несомненно, умели.

Обнаруженные надписи заменялись надписями открывателя — в противном случае он подлежал страшным проклятиям. Однако любители древностей имели право сохранить собранные где-либо предметы, не обременяя себя вопросом об их происхождении. Одну из комнат дворца немецкие археологи назвали «музеем», ибо там они нашли коллекцию из примерно трех десятков памятников: каменные статуи, привезенные из Ассирии и Сирии, а также глиняные документы вавилонского происхождения. Они относились к XXI веку и царствованию Ашшурбанипала. К большинству предметов, несомненно, относились как к трофеям, а не «любопытным редкостям». Кто определял их выбор, неизвестно. Но рядом с ними были обнаружены копии надписей времен Навуходоносора; стало быть, это место служило также архивохранилищем. Наконец, этот «музей» был и библиотекой: там хранились таблички с литературными произведениями. Он пополнялся и при Набониде, и позже, при персидском царе Дарий I (522—486)[47]. Любовь к древностям разделяли и жрецы: в Уре они собрали коллекцию старинных надписей. Коллекционерами бывали даже частные лица: нам известно о таких собраниях в Ниппуре и Сиппаре.

Но был и более простой способ вернуть прошлое — выдумать его. Так, начиная с царствования Набопаласара, появляется стремление к архаизации. Понятно, что таким образом интеллектуалы маскировали реформы, искренне или лукаво представляя их возвращением к обычаям предков, к несчастью, обветшавшим со временем. Они умели составлять псевдоисторические сочинения для оправдания своих требований к царской власти. По крайней мере нам известен один несомненный пример такого подлога: дар сиппарскому богу-солнцу, сделанный якобы в XXIII веке. На самом деле текст был сочинен в I тысячелетии; очевидно, он должен был побудить тогдашнего царя подражать вымышленной щедрости Саргона Древнего. Существовали, вероятно, и другие документы такого рода, но эти подделки пока не выявлены или не дошли до нас.

Сочинители этих надписей применяли «старинные» почерки: писали не современными им клинописными знаками, которые использовались в письмах или контрактах, а теми, что считались древними. На самом деле они таковыми не были, и писцы должны были это прекрасно знать. Псевдостаринный набор символов был совершенно искусственным, никоим образом не скопированным с подлинных древних документов. В действительности его придумали в середине II тысячелетия, но до VI века пользовались им довольно редко. Итак, оригинальный текст механически переписывали знаками, унаследованными, как считалось, от давнего прошлого. Такому приукрашиванию подверглись почти все надписи Набопаласара. В надписях же его сына оно скромнее и встречается реже — мода на подражание архаике не укоренилась. Однако в Вади-Брисса и Нахр-эль-Кельбе используется именно этот способ; там даны две версии одного текста: одна исполнена новым письмом, другая — архаическим.

Писцы зачастую делали и следующий шаг: старили не только вид текста, но и язык. Да и что им мешало писать по-шумерски? Этот язык они учили в школе: с начала II тысячелетия преподавание обязательно велось на двух языках. Хотя шумерский язык полностью вышел из повседневного употребления, но продолжал использоваться в религиозных ритуалах и магии. Тем не менее с конца II тысячелетия он полностью исчез из официальных надписей, отныне все они писались по-вавилонски. То ли писцы стали сомневаться в своих знаниях, то ли от долгого перерыва отвыкли и потеряли навыки, но шумерский язык сохранился лишь в религиозной литературе.