Книга Нора Вебстер - Колм Тойбин

Вторая половина концерта была посвящена виолончельной музыке, и все вещи были неторопливы, печальны и красивы. Раньше Нора не слышала ни одной, хотя композиторов знала. Несколько раз она открывала глаза и обнаруживала, что все внимательно слушают. Она оглядела собравшихся мужчин — самого мистера Ройкрофта, каноника Кехо, доктора Редфорда, Томаса П. Нолана, и все они показались ей грустными и удивительно беззащитными.

Бетти Роджерс заговорила первой, когда музыка стихла.

— Казальс[49] был, конечно, лучшим — правда, мистер Ройкрофт?

— В отношении Баха — возможно, — ответил тот.

— А муж считает, что Казальс слишком резок, — я права, дорогой? — осведомилась миссис Редфорд.

— Дело, может быть, в записи, но в сонатах Бетховена он пренебрегает красотой и стремится к чему-то другому.

— Что скажет наша новенькая? — спросил каноник Кехо.

— Мне все понравилось, — ответила Нора. — От начала и до конца.

Ведомые каноником Кехо, они неспешно вышли в холл.

— Видите ли, Бетховена в исполнении Казальса записывали с живого концерта, и запись, по-моему, не очень удачная, — громко заметил доктор Редфорд.

— Зато есть эффект присутствия, — возразил мистер Ройкрофт. — Думаю, это все компенсирует.

— Полностью с вами согласен, — сказал Томас П. Нолан. — Правда, будто присутствуешь при исполнении?

В поисках одобрения он оглядел всех.

Только тут Нора увидела Джима, который выпивал с человеком из “Фианна Файл”. Не скрывая веселья, они прислушивались к разговору о виолончелистах. Тут Джим заметил Нору, и выражение его лица переменилось. Она не знала, как быть. Очевидно, что она была на собрании общества “Граммофон” — организации, которую Морис и Джим выбрали в качестве объекта насмешек. Она повернулась к Филлис и спросила, понравился ли ей вечер.

— Я предпочитаю пение, — ответила Филлис, — но это исключительно личные предпочтения, а на следующей неделе будет каноник Кехо и мы наслушаемся вдоволь.

Нора держалась поближе к Филлис, надеясь избежать Джима, который всецело сосредоточился на собеседнике.

— Но у нас демократия, — сказала Филлис. — Все делается по очереди. И все же странно, какая музыка нравится некоторым.

Когда Нора поведала о собрании “Граммофона” Лори О’Киф, та с улыбкой покачала головой:

— Мне кто-то рассказывал, что там есть женщина, которая размахивает руками — якобы дирижирует.

— Можно закрыть глаза, — сказала Нора.

— Я бы ей шею свернула. Воображать себя дирижером, не зная дела!

— По крайней мере, музыка была хорошая, — ответила Нора.

* * *

В очередной визит Джима и Маргарет Нора ждала, что они спросят, чем она занималась в обществе “Граммофон”; она не знала, поделился ли Донал об этом с Маргарет — сын выкладывал тетушке все новости, способные ее заинтересовать. Но Джим и Маргарет не сказали ни слова. Они говорили о городе, мальчиках, спрашивали, как поживает в Дублине Айна, а когда вошла Фиона, обсудили преимущества школ больших по сравнению со школами поменьше, плюсы бесплатного обучения. Несколько раз, поймав на себе взгляд Джима, Нора заподозрила, что он думает о том, как застукал ее в холле гостиницы. Но Джим промолчал.

* * *

В следующий четверг она встретилась с Филлис, чтобы выпить в баре до заседания “Граммофона”.

— Не знаю, что и сказать о канонике, — призналась Филлис. — Он говорит о сопрано, как будто знает всех их лично.

В зале уже собралось большинство членов. Каноник раздал список отобранных им записей.

— Мы начнем с двух Марий — Марии Канильи, которую я считаю лучшей исполнительницей Верди, и Марии Каллас, которая еще лучше, если можно быть лучше лучшей. А после этого будут Джоан с Элизабет и Роза с Ритой[50]. Нам предстоит пиршество.

* * *

Однажды, зайдя в магазин электротоваров Клоука на Рафтер-стрит за новым утюгом, Нора заметила стереопроигрыватель, цена на который была снижена.

— В нем что, какие-то неполадки? — спросила она у продавщицы.

— Нет, — ответила та, — с ним все в порядке, но поступила новая модель. Но на эту никто не жаловался. Это демонстрационный аппарат, так что я запросто включу, можете послушать.

Нора посмотрела на улицу, нет ли кого из знакомых, и сказала, что да, она не против.

— Я все приготовлю, а вы пока посмотрите пластинки и выберите что-нибудь, — предложила продавщица. — Динамики надо развести подальше или поставить на равном расстоянии от вертушки.

Нора просмотрела пластинки, прикидывая, что лучше передает звук — пение или оркестровая музыка. В конце концов она выбрала сборник “Ваша любимая музыка” и протянула его продавщице.

— Поставить что-нибудь конкретное?

— Нет, если можно, лучше прослушаю подряд.

Нора встала в тени, чтобы ее не было видно с улицы. Звучал фрагмент из концерта для фортепиано Грига, и ей, хотя звук не прибавили, казалось, что пианист находится в магазине. Она отчетливо различала каждую ноту, но мало того — ощущала энергию, словно музыкант находился прямо здесь.

Ей снова повысили пенсию, тоже задним числом. Предыдущие пенсионные чеки она тоже еще не потратила. Но если она купит эту штуковину, то Джим с Маргарет, Уна и даже Фиона сочтут, что она сорит деньгами. Нора прикинула, нельзя ли поставить проигрыватель в спальне, подальше от глаз домочадцев, но тогда от него будет мало толку.

Первая дорожка завершилась, и Нора хотела сказать продавщице, что должна подумать. Но тут начался следующий музыкальный отрывок — “Гимн Луне” из “Русалки” Дворжака. Когда-то давно она слышала “Юморески” Дворжака в сольной версии для виолончели. Сейчас звучало сопрано. Каноник Кехо узнал бы солистку, но ей имя певицы ни о чем не говорило. Голос исправно повышался с музыкой, пока не перекрывал ее. Нору наполнила грусть от того, что она прожила целую жизнь, а этого не слыхала. Но она все еще не решалась купить проигрыватель. Будет слишком много возни, подумалось ей, — сначала переносить его в машину, а потом ставить в дальней комнате низкий столик, настраивать. Она не знала, к кому обратиться за помощью, чтобы не показаться расточительной. Когда запись кончилась, она кивком уведомила продавщицу, что этого достаточно.

— Мне нужно подумать, — сказала она и улыбнулась.

* * *

Однажды вечером, несколько недель спустя, она приехала на собрание “Граммофона” рано и оказалась в зале наедине с доктором Редфордом и его женой. Давным-давно доктор одолжил Морису книгу — она понятия не имела какую, но Морис ее куда-то засунул. Они обыскали весь дом, но тщетно. Спросив о книге несколько раз, доктор Редфорд приехал к ним спозаранку в субботу и заявил, что ему нужно свериться с книгой, он что-то пишет. Морис еще был в пижаме, а Нора — в халате. Доктор Редфорд грозно маячил в прихожей. Он сказал, что не уйдет, пока книга не найдется. Нора вспомнила его надменный и пренебрежительный тон, когда она предложила ему чаю. Морис в передней комнате перерывал книжные полки, он пригласил доктора Редфорда присоединиться. Затем Морис принялся за большой шкаф в дальней комнате, где хранил свои бумаги. Когда доктору Редфорду стало ясно, что книги не найти, он удалился. Морис проводил его до порога, закрыл за ним дверь и целый день пребывал в задумчивости.