Книга Любовь контрабандиста - Барбара Картленд

— Меня не заботит моя внешность, — произнесла она с вызовом, обращаясь не столько к нему, сколько к себе самой.

— Но зато вас должно заботить, сможет ли Хьюго получить помощь хорошего врача, — отозвался Лью. — А это тоже стоит немалых денег. Так что вам придется помнить, моя маленькая бунтарка, кто держит в руках завязки от кошелька.

Леона почувствовала, как на ее глазах выступили слезы унижения, но поспешно отвернула голову, чтобы он не мог их заметить.

— Оставьте м-меня, — произнесла она, и, несмотря на все ее усилия казаться гордою, голос ее сорвался на этих словах и они прозвучали слабо и жалобно, словно плач обиженного ребенка.

Он рассмеялся и вышел из каюты. Снаружи донесся его голос, подзадоривавший людей на палубе, приказывавший им грести быстрее, подальше от проклятых берегов Англии.

Леона поднялась, слегка пошатываясь, на ноги, подобрала солому, оставшуюся от тщательно упакованных ящиков и тюков, в беспорядке разбросанных по полу каюты, и подложила ее под голову Хьюго, чтобы ему было удобнее. Подумав, что он может замерзнуть, она собиралась было снова снять свой жакет и укрыть его им, но не стала этого делать из опасения, что Лью войдет в каюту и застанет ее в одной тонкой батистовой рубашке. Леона знала, что от влаги она прилипла к телу, а ей не хотелось своим видом вводить его в соблазн. Вместо этого она отыскала в углу брошенный там мешок и укрыла им Хьюго, надеясь хоть немного согреть его. Она держала его руку в своей, ласково поглаживая ее и прижимая к груди, чтобы сохранить тепло.

И все это время она ясно отдавала себе отчет в том, что они удалялись все дальше и дальше от Англии, все дальше и дальше от единственной надежной опоры, которую она когда-либо знала в жизни, — все дальше и дальше от лорда Чарда!

Сейчас, сидя здесь на полу, она не могла удержаться от мыслей о том, что он должен был подумать, когда, вернувшись на то место, где оставил ее, вдруг обнаружил, что она исчезла, и Хьюго вместе с нею. Был ли он обескуражен или просто раздосадован тем, что его пленникам удалось скрыться?

Хьюго сам себя выдал, на этот счет вопросов не возникало. И хотя девушка упорно не желала этого признавать, она понимала, что должна была быть благодарна Лью Куэйлу за то, что ее брат не был в эту минуту закован в цепи и отправлен в ближайшую тюрьму. Что ему грозило, спрашивала она себя. Пришлось бы ему поплатиться жизнью, если бы его поймали, или его просто сослали бы на каторгу?

От одной этой мысли она вздрогнула, невольно вспомнив корабль, который видела однажды в порту Саутгемптона. Заключенных, скованных одной цепью, доставили на борт и хлыстом загоняли в трюм с такой беспощадной жестокостью, что даже теперь ей было больно об этом думать. И это могло случиться с Хьюго!

Леона понимала, что, как бы она ни относилась к Лью, ей следовало быть признательной ему только за то, что он избавил Хьюго от подобной участи. Даже если бы она отдалась на милость лорда Чарда, он тоже, может быть, оказался бы не в состоянии спасти Хьюго. Ей было трудно судить об этом. Она только снова и снова слышала его тихий голос, говоривший:» Я пойду за помощью «, и вспоминала, как он скрылся в темноте ночи.

Помнил ли он ее вспышку гнева? Не звучал ли до сих пор в его ушах ее отчаянный вопль?

» Я ненавижу вас! Ненавижу!«— крикнула она ему тогда.

Леона внезапно закрыла лицо руками.

— Это не правда! — шепотом призналась она себе. — Я люблю его, как бы он ни поступил с нами. Даже если бы он убил Хьюги, я все равно продолжала бы любить его.

Она считала это предательством, неистовство ее собственных чувств отталкивало ее, и все же она должна была быть честной хотя бы сама с собой. Только потому, что она слишком глубоко любила лорда Чарда, с ее губ срывались слова ненависти.

» Как я могу любить его, — упрекала она себя, — когда он так обошелся с Хьюги?!«Но девушка знала, что даже вид ее брата, лежавшего безмолвно и неподвижно с раной в голове, не в силах был заглушить трепетное биение ее сердца, острую тоску по человеку, который первым вызвал к жизни странное пламя в ее душе.

— Должно быть, я сошла с ума, — прошептала Леона.

Но она понимала, что дело было вовсе не в безумии, а в охватившем ее чувстве любви, любви, совершенно отличавшейся от образа, существовавшего в ее воображении.

Прежде она представляла себе любовь как нечто таинственное, прекрасное и волшебное, что однажды входит в жизнь женщины. Вместо этого она оказалась пыткой и постоянной болью, источником внутреннего раздора, разрушившего весь ее душевный покой и надежду на счастье. Любовь была подобна пламени, урагану, бушующему морю, тогда как она считала ее мягким светом камелька и тихой гаванью, куда можно было укрыться от житейских невзгод.

Леона была настолько смущена и растерянна и в то же время испытывала такую беспредельную тревогу за Хьюго, что, не удержавшись, заплакала — сначала тихо, прижимая к щекам слабую холодную руку, по которой стекали слезы, и затем в приступе горя зарыдала отчаянно и безнадежно, так что все ее маленькое хрупкое тело сотрясалось и слезы лились, словно капли крови, из глубины сердца.

Она оплакивала Хьюго, и свою собственную судьбу, и убитого человека, который без погребения и исповеди был выброшен в море. Она рыдала при мысли навсегда покинуть Англию и свой родной дом. Но над всем этим преобладало, омрачая ее душу, сознание того, что корабль уносил ее все дальше и дальше от человека, которого она любила, и что ей никогда больше не суждено было его увидеть.

Он мог презирать ее. Он мог быть рад удобному случаю отделаться от нее. Но она все еще любила его страстно и безнадежно, с той пылкостью, на которую раньше не считала себя способной.

Девушка не имела понятия, сколько времени она просидела так на полу каюты. Слезы изнуряли ее до тех пор, пока у нее уже не осталось сил плакать. Когда дверь каюты открылась, она даже не повернула головы, поскольку ею овладела такая безысходность, что даже страх теперь был бессилен вдохнуть в нее новую энергию.

— Как он?

Этот вопрос был задан Лью, и, не получив ответа, он нагнулся, положив руку на щеку Хьюго.

— Ему холодно, — коротко произнес он. — Ничего нам недолго осталось ждать. Уже светает, и ко времени завтрака мы должны быть в Дьеппе.

Леона по-прежнему хранила молчание, Лью, пройдя через каюту, отдернул тяжелую занавеску на маленькой амбразуре в стене, пропуская в каюту свет.

— На таком судне, как наше, и при спокойном море все плавание занимало не более чем три часа, — продолжал он. — К сожалению, мы идем на коротких веслах, так что нам потребуется несколько больше времени.

Но мы сумеем обернуться достаточно быстро, чтобы ускользнуть от сторожевых и любых других судов, которые, по-видимому, уже ищут нас.

Леона снова ничего не ответила, и, взглянув на ее поникшую голову. Лью произнес:

— Неужели вам нечего сказать? Франция покажется вам далеко не самым плохим убежищем. Вам, конечно, понадобятся деньги. У французов вошло в обыкновение ни во что не вмешиваться, пока им не заплатят. Но я сопровождаю вас. Не забывайте об этом — для вас большая удача, что я сейчас с вами.