Книга Прогулки по Кенигсбергу - Дина Якшина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вообще не знаю ни одного человека, который хоть раз в жизни попал бы в обыкновенную кошку на расстоянии пятидесяти шагов. Разве только, если целился во что-нибудь другое…
Тем не менее раздражавшее меня кошачье общество разошлось, но… появился полицейский. Он был нагружен всеми теми предметами, которые я метал в котов, кроме яйца. ‹…› Вся эта история обошлась мне в двенадцать марок. Меня интервьюировали по этому поводу четыре полицейских, и никто из них не усомнился в важности дела» («Трое на четырёх колёсах»).
Штрафовали немцев за всё: за покосившиеся заборы и некошеную траву во дворах, за недостаточно вымытые оконные стёкла, за облупившуюся краску на входных дверях… А параллельно, приучая к порядку, создавали условия для его выполнения.
Так, вскоре после Первой мировой войны в Кёнигсберге появилась разветвлённая сеть общественных уборных. В двадцатые годы их сооружение входило в программу благоустройства (при застройке новых районов обязательно предусматривалось создание парковой зоны и муниципальных уборных, бесплатных для горожан).
Дом техники Немецкой восточной ярмарки. На переднем плане, возле моста, расположен общественный туалет, 1927 год
Каждая городская площадь в обязательном порядке должна была обеспечиваться туалетом. Они были двух типов: одноэтажные надземные и подземные.
Надземные туалеты строили там, где они не нарушали архитектурного ландшафта. К примеру, в начале нынешней улицы Вагоностроительной. Теперь этот туалет переделан под магазин «Автозапчасти».
Из уцелевших подземных можно назвать туалет рядом с кинотеатром «Родина» в Балтрайоне. Или на улице Дм. Донского, 2, — сейчас на этом месте павильон, где размещаются магазин «Деликатесы» и авиакассы.
В основном после апреля 1945-го общественные туалеты переоборудовали под электрические подстанции и тепловые узлы (например, на пересечении улиц Коммунальной и Разина, Красной и Яналова). Разбитый город, превращённый в гигантскую каменоломню, казалось, уже не нуждался в благоустройстве. Да и люди, приехавшие сюда из разных уголков разорённой страны, имели подчас самые смутные представления о чистоте и порядке.
Первые переселенцы вспоминают:
«В одном здании жили приехавшие из Мордовии. На первом этаже особняка стояли коровы и кони, на втором — свиньи и овцы. На третьем, где жила раньше прислуга, разместились они сами.
Мы спросили: „Как живёте?“
Они говорят: „Хорошо! Даже скот и тот живёт на паркете!“»
«На Ленинском проспекте во дворах домов вместо гаражей были сараи, откуда хрюкала и кудахтала всякая живность».
«Все завели себе коров… Коровы, как дрессированные, маршировали по ступенькам; по всему городу оставляли свои „визитные карточки“. Утром и вечером стада шли по улицам. Выгуливали их на пустырях. На ночь загоняли на этажи, в подвалы, гаражи…» («Восточная Пруссия глазами советских переселенцев».)
Понятно, что тогда, при сплошной «коровизации» населения, от городских красот мало что сохранилось. Но… их, первых, ещё можно понять: они умирали от голода. Пайков на всех не хватало: население области росло быстрее, чем предполагалось, снабжение было нарушено. Люди спасались тем, что разбивали под окнами огороды и разводили скот. Они много и тяжело работали на производстве, а жили (очень часто) как попало: по одиннадцать человек в комнате площадью двадцать метров… по пятнадцать семей в одной квартире.
Но что, простите, происходит сегодня? О чистоте улиц помолчим — это тема отдельного разговора. Муниципальных туалетов в городе практически нет. Даже платных. (Хотя, по идее, это неплохая статья доходов. В буквальном смысле — конфетка из дерьма.)
Калининград XXI века пахнет весьма специфически. К вящему удивлению туристов, попавших в него впервые. Впрочем, «принюхаться» можно довольно-таки быстро. Человек, как известно, ко всему привыкает…
19 лет древний город был отрезан от Германии, так же как сейчас Калининград от России
«‹…› На извилистых улицах с узкими тротуарами с утра весело постукивали деревянные подошвы школьников, раздавались тяжёлые шаги рабочих, женщины катили детские колясочки в тень лип к речке… Из парикмахерской выходил парикмахер в парусиновом жилете и ставил на тротуар стремянку. Подмастерье лез на неё чистить и без того сверкающую вывеску на штанге — медный тазик и белый конский хвост. В кофейне вытирали зеркальные стёкла. Громыхала на огромных колёсах телега с пустыми пивными бочками.
Это был старый, весь выметенный, опрятный город. ‹…› Из ворот рынка выходили жёны рабочих и бюргеров с корзинами. Прежде в корзиночках лежали живность, овощи и фрукты, достойные натюрмортов Снайдерса. Теперь — несколько картофелин, пучок луку, брюква и немного серого хлеба.
Странно. За четыре столетия чёрт знает как разбогатела Германия. Какую славу знали её сыны. Какими надеждами светились голубые германские глаза. Сколько пива протекало по запрокинутым русым бородам. Сколько биллионов киловатт освободилось человеческой энергии.
И вот всё это напрасно. В кухоньках — пучок луку на изразцовой доске, а у женщин давнишняя тоска в голодных глазах», — так писал Алексей Толстой о Восточной Пруссии времён Веймарской республики.
(Веймарская республика — общепринятое название Германского государства, образовавшегося в результате ноябрьской революции 1918 года. Своё существование она прекратила в 1933 году с приходом к власти нацистов.)
Наша очередная «прогулка» по Кёнигсбергу — отнюдь не сентиментальный экскурс в чужое прошлое. Скорей — если можно так выразиться — это «воспоминания о настоящем», ибо не впервые наш край является отрезанным от метрополии. Анклавом он уже был, — правда, метрополия была другая.
В результате Версальского договора, подписанного странами-победительницами в конце Первой мировой войны, возникло территориальное отделение Восточной Пруссии от остальной части Германии так называемым Польским (Данцигским) коридором.
Коридор этот — полоса земли, полученная Польшей и давшая ей выход к Балтийскому морю… Договор был заключён 28 июня 1919 года, а вступил в силу 10 января 1920 года. По нему побеждённая Германия потеряла свои колонии, часть территорий (Мемельский край, со времен Тевтонского ордена принадлежавший Пруссии, отошёл Литве), должна была сократить вооружённые силы и выплатить Антанте крупные суммы репараций.
