Книга Оружие для Слепого - Андрей Воронин

Николая вкатили в операционную. Дежурный врач был злой. Гнойный аппендицит и прободная язва – вещи малоприятные как для пациента, так и для хирурга.

Это же вся брюшная полость залита дрянью.., промывать, чистить… И все равно потом почти обязательно начинается воспалительный процесс. И это когда уже наложишь швы. А ведь куда проще было сделать операцию на несколько дней раньше.

«И чего люди так тянут? – качал головой хирург, пока Меньшова готовили к операции. – Боятся ложиться на стол, под скальпель – точно маленькие дети перед уколами дрожат».

Меньшову хотелось сказать, что незачем ставить белый экран у него на уровне груди, что он не боится видеть собственную кровь. Но у него никто ничего не спрашивал, из сильного мужчины он превратился в манекен, который поднимают с каталки, перебрасывают на операционный стол, поворачивают, если надо. Руки и ноги ему пристегнули ремнями, и теперь он не мог пошевелиться, даже если бы и захотел.

При нем разговаривали, абсолютно не обращая внимания, слышит он эти разговоры или нет. Вперемешку обсуждались его состояние, вчерашний день рождения заведующего отделением и.., будет ли завтра аванс. Медсестра намылила ему живот кисточкой для бритья и принялась скрести тупой бритвой. Вскоре он почувствовал, как одеревенел пресс, словно какая-то часть его тела стала мертвой. Затрещала кожа под скальпелем.

Врачи спасали убийце жизнь, не зная, кто именно лежит на операционном столе. А даже если бы и знали, это ничего бы не изменило. Убийца еще может позволить себе рассуждать, кто перед ним, а врач лишен этого права, он обязан воспринимать всех людей одинаково. Для него не существует плохих и хороших, преступников и жертв. Хирург будет оперировать и приговоренного к смертной казни, и новорожденного безгрешного младенца.

Врач делал свое дело и мрачнел с каждой минутой.

Мало того, что ему предстояло очистить, промыть брюшную полость, перебрав метры кишок, так еще нужно было вырезать добрую треть желудка.

"Интересно, – думал он, копаясь во внутренностях, – болезнь – это Божья кара за не праведную жизнь или лотерея, как в детстве, когда подбрасываешь вверх камень или палку и кричишь: «на кого Бог пошлет»?

Наверное, все-таки лотерея".

Меньшов, уже одурманенный наркозом, был не в состоянии думать о том, что попал в больницу практически голый, без денег, без вещей; он думал сейчас лишь об одном – как бы выжить. Как и все люди, он понимал, что может умереть, но не хотел верить в это.

Очнулся он уже в палате, когда на улице стало совсем темно. Его поразила тишина, царившая вокруг. На какое-то мгновение Николаю даже показалось, что он оглох.

Сил повернуть голову не оставалось, и он лишь прошелся взглядом по палате, в которой лежал один.

Глава 12

Глеб Сиверов сдержал слово, не беспокоил генерала Потапчука до самого утра, и Федор Филиппович тоже ему звонить не стал, хотя сообщить своему секретному агенту имел немало. Как и было условлено, ровно в восемь часов утра генерал ФСБ и агент по кличке Слепой встретились на конспиративной квартире. Они прибыли почти одновременно, поэтому никто из них не успел приготовить кофе.

– Доброе утро, Глеб Петрович, – генерал Потапчук дождался, когда Сиверов сядет, и только после этого сел сам.

– Выглядите вы сегодня отлично, Федор Филиппович. Выспались, что ли?

– Брось ты, Глеб, это все твоя помощь – окрыляет.

– Что, забыли уже, как сами мне сказали, ниточка, мол, гнилая, потянешь – и оборвется? Пессимизмом грешите!

Сиверов говорил так, будто с самого начала знал, что беседа с Баратынскими перспективна.

– Да уж, работу ты нашим экспертам подбросил.

Но не зря, думаю.

– Выкладывайте, – Сиверов подался вперед, глядя на знаменитый портфель генерала Потапчука.

– Отпечатки пальцев помогли. Если бы не отыскал ты бутылочку от лекарства, черта с два мы вышли бы на его след. Работал чисто.

– Значит, был он в картотеке? В чьей – МВД или ФСБ? – живо поинтересовался Слепой.

– В нашей, – ухмыльнулся Потапчук. – Пусть и правильно ругаются на то, что творилось во времена Советского Союза, но ты знаешь, никакая информация не бывает лишней. Вот он, «монтер», – и Потапчук положил перед Глебом большую цветную фотографию, па которой был изображен молодой человек в спортивном костюме, с золотой медалью па шее. Фотография была сделана в ателье. Некачественная цветная фотобумага отливала зеленью.

– Снимку лет пятнадцать-семнадцать, – определил Глеб, рассматривая фотографию. – А посвежее ничего не найдется?

– Нет, – резко оборвал его Потапчук. – Николай Иванович Меньшов, спортсмен-пятиборец.

– Для простого контролера слишком круто, – отозвался Сиверов. – С такой подготовкой после ухода из спорта можно и киллером стать.

– Думаю, Глеб, ты прав.

– В связи с чем он оказался в картотеке? Или тогда КГБ всех видных спортсменов-призеров держало у себя под колпаком?

– Многих, но не его уровня. Да и отпечатки пальцев брали только в крайнем случае. Но с Меньшовым особая история. В восемьдесят шестом году он входил в состав сборной СССР на чемпионате Европы в Чехословакии. Наши спортсмены приехали раньше других, чтобы потренироваться. А ты же знаешь, Глеб, как тогда было?

– Я со сборной Союза никуда тогда не ездил, – усмехнулся Сиверов.

– Если за границу едут, то обязательно пара штатных сотрудников КГБ приставлена к команде. Неделю тренировки шли нормально, а потом горничная из спорткомплекса написала заявление в чешскую полицию на Меньшова, будто бы тот се пытался изнасиловать. Короче, запахло большим скандалом, да еще накануне чемпионата Европы. Наши чекисты вместе с чешскими быстро ту девицу взяли в оборот и Меньшова, естественно, тоже. Расследование от полиции забрали, сам понимаешь… Не знаю, как уж там было па самом деле, хотел он ее изнасиловать или она его оговорила, да и вряд ли кто-нибудь тогда истину пытался установить, главное, скандал надо было замять. Оказалось, что у той девицы отец в шестьдесят седьмом году танк гэдээровский будто бы поджег в Праге. Чехи ее и припугнули, что, если и дальше будет настаивать на обвинении советского спортсмена, ее отца снова в тюрьму упекут. Короче, сломалась она, подписала отказ от показаний. А потом на уровне МИДа чехи посоветовали, чтобы Меньшова срочно назад в Союз отослали, потому как о деле этом уже успели написать пару статеек за рубежом. Документы предварительного следствия отдали в КГБ, так они и попали в наш архив. Никто их даже с чешского языка перевести не удосужился.

Глеб бегло просмотрел бумаги. Среди ксерокопий имелось всего два листа, написанных по-русски. Виновен ли тогда был Меньшов или нет, его интересовало мало, в конце концов, дело давнее, да и грань между попыткой изнасилования и грубым ухаживанием в общем-то размыта. Больше Меньшова за границу не выпускали, хотя он мог показать неплохие результаты.