Книга Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь "холодной войны" - Джеффри Робертс

Булганин общался с Эйзенхауэром, Иденом (который стал премьером Англии) и Эдгаром Фором (французским премьер-министром), а Молотов параллельно вел дискуссии на встрече министров иностранных дел с Даллесом, Антуаном Пине и Гарольдом Макмилланом. Они обсуждали необходимые вопросы как саммита, так и самого совещания министров. Как нетрудно догадаться, западные представители хотели поговорить о Германии и общегерманских выборах. Молотов, следуя инструкциям, настаивал, что сначала надо заниматься европейской безопасностью, не увязывая ее с германским вопросом. Пошли было споры, но их оборвало решение о том, что европейская безопасность и германский вопрос будут обсуждаться первым пунктом повестки на конференции министров иностранных дел. Таким образом, оставалось неясно – рассмотрят ли эти темы вместе или отдельно76.

Атмосфера на саммите стояла хорошая, особенно на частных заседаниях и встречах77. Но несмотря на все разговоры о согласованном «духе Женевы», единственным конкретным результатом встречи стало соглашение о том, что здесь же в октябре пройдет конференция министров иностранных дел, которая обсудит европейскую безопасность, германский вопрос, разоружение и развитие контактов Востока и Запада. Во время дискуссий наметилось было какое-то движение по европейской безопасности.

В открывающей речи Иден предложил СССР пакт о безопасности, соглашение об уровне воинских сил и вооружения в Германии и возле нее, а также дискуссию о создании восточно-западной демилитаризованной зоны в Центральной Европе. Фор говорил про учреждение организации по общей безопасности в Европе в ответ на признание Советами объединенной Германии. Эйзенхауэр на самом саммите выступал мало, но он в своей майской речи уже высказывал мысль о нейтральном поясе в Центральной Европе78. Булганин на встрече отмел все эти концепции, заявив, что СССР не нуждается в гарантиях безопасности со стороны Запада. Но в этих западных проектах было высказано немало важных соображений, которые легли в основу дальнейшей советской переформулировки точки зрения на европейскую коллективную безопасность. Самое главное: в директивах, которые министры иностранных дел получили от глав государств, были инструкции о рассмотрении пакта о европейской безопасности на будущей конференции79.

Ко времени Женевской встречи Хрущев успел занять лидирующее положение в советском руководстве, в том числе и в области внешней политики. Спор о Югославии жестоко ударил по престижу Молотова и его месту в руководстве, негативно отразившись на его способности проявлять инициативу во внешней политике и управлять ею. Ярким примером новых взаимоотношений Хрущева и Молотова является случай, имевший место за несколько дней до Женевского саммита, когда Президиум обсуждал проект заявлений МИД по германскому вопросу. Его подготовили в ответ на обвинения Запада о том, что СССР потерял интерес к объединению Германии. Документ опровергал это и заверял, что Союз поддерживает воссоединение страны, но добавлял: достижение его осуществимо только в контексте европейской безопасности и постепенного сближения ГДР и ФРГ. Ничего особенного в этом заявлении не было; его лексика и тон следовали нормам советской риторики, а политическое содержание соответствовало текущим изменениям в линии Москвы по германскому вопросу и европейской безопасности. Однако Хрущев не принял данный документ и обозвал его слишком «хамским» и «глупым», а по словам Булганина, текст был «сухим», тон «нетерпимым», а содержание невнятным. Проект вернули в МИД, и там его похоронили80.

Примерно в это же время Молотову достался еще один пинок. Выступая в феврале перед Верховным Советом, он говорил про «основы» социалистического общества, которые построены в СССР. Остальное руководство сочло такую формулировку некорректной, и Молотову пришлось писать письмо в журнал партийной теории «Коммунист», отказываться от своего замечания и признавать, что социалистическое общество – а не только его основы – в Советском Союзе уже построено, и теперь страна находится в переходном этапе к коммунизму (т. е. высшей форме социализма, когда настанет материальное изобилие)81.

Возвращаясь с Женевского саммита, Булганин и Хрущев остановились в Берлине, чтобы поговорить с руководством ГДР. По итогам их визита 27 июля было выпущено совместное коммюнике, где СССР и ГДР снова озвучивали желание бороться за объединение Германии путем сближения двух немецких государств и движения к европейской коллективной безопасности. Это заявление совпадало с советской линией на Женевской встрече. Но при этом Хрущев произнес в Берлине речь на массовом митинге, куда, как сообщают, пришли 250 тыс. человек, и там он сообщил об ужесточении позиции СССР по германскому вопросу: «Германский вопрос нельзя решить за счет ГДР. ( Продолжительные аплодисменты. ) Мы уверены, что трудящиеся ГДР не согласятся с точкой зрения, которая учитывает только интересы западных стран в ущерб интересам ГДР. Мог бы ГДР согласиться на участие в Североатлантическом пакте и западноевропейском союзе и вовлечении в бремя гонки вооружений? Могут ли трудящиеся ГДР согласиться с уничтожением всех их социальных и политических достижений, с уничтожением их демократических реформ? Мы убеждены, что трудящиеся ГДР не согласятся сойти на такой путь. ( Продолжительные аплодисменты. )»82.

Можно сравнить слова Хрущева с тем ответом, который Молотов дал на пресс-конференции в Сан-Франциско в июне 1955 г. В честь десятилетнего юбилея ООН Молотова спросили: желает ли СССР, чтобы в объединенной Германии была та же политическая система, что в ГДР. Он сказал: «В единой Германии режим, который существует в Восточной Германии, превалировать не должен. Как не должен режим, существующий в Западной Германии. Какой режим должен и будет превалировать в единой Германии – это вопрос, который должен решить сам немецкий народ на свободных общегерманских выборах»83.

Но в Москве больше прислушивались к мнению Хрущева, и, выступая перед Верховным Советом 4 августа, Булганин говорил: «Также нельзя забывать, что оба эти государства имеют различный экономический и общественный строй. В Германской Демократической Республике рабочие и их союзники… находятся у власти, встав на путь социалистического строительства, полностью уверенные в правоте избранного пути. Неудивительно, почему народ Германской Демократической Республики заявляет, что не может подвергать опасности достижения, которых они добились за это время»84. Подобные настроения заметны и в подготовленном МИДом проекте обращения к правительствам стран народной демократии по поводу итогов Женевской встречи, где заявлялось, что решение германского вопроса должно осуществляться не за счет социалистических завоеваний ГДР, а на сближение двух немецких государств уйдет десять лет. Там же сказано, что ни в коем случае нельзя соглашаться на интеграцию объединенной Германии в НАТО в обмен на западные гарантии советской безопасности85.

Хрущевское ужесточение советской линии по германскому вопросу означало, что теперь остается мало надежды на какую-нибудь сделку с Западом по поводу коллективной безопасности. Во время подготовки к Женевской конференции министров иностранных дел перед Молотовым и сотрудниками МИД стояла дилемма: как поддержать переговоры с Западом о европейской коллективной безопасности и одновременно отвечать на давление со стороны хрущевского лагеря о поддержке дальнейшей интеграции ГДР в социалистический блок.