Книга Маленькая девочка из "Метрополя" - Людмила Петрушевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы, погорельцы, опять вернулись в родную седьмую комнату над рестораном ЦДЛ, где всегда происходили наши читки (иногда в восьмой, в помещении побольше). Выходя на галерею в перерыве, мы иногда с голодухи весело наблюдали, как внизу, за банкетными столами, секретари Союза писателей едят икру большими ложками, занося их далеко, при этом минуя соленые огурцы и колбасу и избирательно черпая прямо из общих хрустальных мисок в центре натюрморта.
— Где мой «Калашников», — стонали наши ребята.
Но нам однажды все-таки дали сцену, Большой зал Центрального дома литераторов.
Это был первый отчетный вечер арбузовской студии образца семидесятых годов. Декабрь 1976 года.
Режиссер и ведущий — великий Анатолий Эфрос (его жена, любимая Наташа Крымова, была второй, вместе с Арбузовым, наш руководитель). Каждый студиец представлен отрывком или целой пьесой. Играют актеры.
Последним в программе стояло «Чинзано».
Уже пошел первый час ночи, когда на сцену вышли трое в пальто — Игорь Васильев, Эмиль Левин и Боря Дьяченко.
А народ уже стронулся и стоял в рядах, продвигаясь к выходу. Метро закроется!
Пошли первые слова. Эти трое мужчин совершенно не замечали зала. Они были озабочены своим. Говорили не слишком громко и не очень выразительно. И выглядели так, как будто пришли с улицы по своим делам. Выгружали бутылки «Чинзано». Народ стал оглядываться, смеяться и садиться.
Господи, что это была за игра! Никакой театральности, когда «актеры заговорили ненатуральными голосами, спектакль начался».
Игорь Васильев в тот момент спектаклем «Чинзано» начал новый театр.
И Арбузов этот не разрешенный цензурой и не близкий ему по всем параметрам спектакль защищал всем своим авторитетом.
А затем (я уже об этом писала) Ефремов мне как бы заказал второй акт к «Чинзано», и я написала (смеясь про себя) «День рождения Смирновой». Ефремов даже прочел его избранным товарищам, но на том дело и кончилось. Он его не поставил.
19 февраля 1979 года был назначен мой творческий вечер в Доме актера. Собственно говоря, под этим псевдонимом скрывался тот самый подпольный спектакль «Чинзано» Игоря Васильева. Времена были кошмарные — шло дело «Метрополя», литературного альманаха. Это была безобидная провокация, в результате которой члены редколлегии обрели международную известность как творцы, мученики и преследуемые, но органы и Союз писателей тоже погуляли — одним махом расправились со многими пишущими людьми, так называемыми рядовыми участниками. Мое имя там тоже фигурировало, хотя я довольно быстро забрала свои вещи. Смешно, но мне приснилась Ахматова, которая, что называется, предупредила.
Вечер 19 февраля был решающим: у меня в журнале «Театр» готовилась первая публикация, пьеса «Любовь».
Она давно уже ходила по рукам. Над ней работали, а через год ее начали репетировать в трех театрах: на Таганке в режиссуре С.Арцыбашева, в Ермоловском (постановщик Анна Каменская) и в Театре миниатюр. И у Сережи Арцыбашева, и у Анечки Каменской это были первые спектакли, дипломные работы.
Решалась не только судьба автора, но и судьба людей, молодых актеров и режиссеров, их театральное будущее.
И надо же такому горю случиться, что мои хорошие друзья Игорь Васильев с Афанасием Тришкиным собрались сделать мне на этом творческом вечере сюрприз, подготовили дополнительный спектакль, мою совершенно нелегальную пьесу «Казнь». В ней описывался сам процесс казни в советской тюрьме с точки зрения конвоиров. Одно точно могу сказать — я ни о чем не знала. Текст давно ходил по рукам.
Зал был набит битком, в проходах у дверей и по стенам стояли опоздавшие.
И вот когда закончилось первое отделение, я еле-еле прочла свои пьесы (у меня был жестокий бронхит с потерей голоса), слава тебе Господи, все уже проехало, — Игорь Васильев вдруг вышел с торжественным видом к рампе: «А теперь сюрприз автору! Пьеса (повысив голос) «КАЗЗЗНЬ»!
Автор же сразу понял ситуацию и, наоборот, вернувшись на авансцену, хрипло объявил:
— Антракт!
Возникло замешательство. В зале зашумели.
— Антракт, — повторила я.
Одинокий голос из рядов трубно и взволнованно провозгласил:
— Автор имеет право!
Это был Женя Харитонов, мой старый товарищ. Гениальный режиссер и провокатор, он оценил ситуацию.
Запрещенный автор запрещает свой спектакль!
Я что-то сказала Игорю, после чего они с Афанасием ушли со сцены. Не помню что.
После антракта было сыграно «Чинзано».
Сама по себе невообразимая в те времена пьеса о трех пьющих людях (они выпивали прямо на сцене), веселая комедия с довольно жутким финалом, прошла на удивление гладко. Все смеялись, хлопали. Но над сценой, как невидимое зарево, стояла моя несгоревшая в тот вечер судьба, несыгранная пьеса «Казнь».
Это точно была бы казнь. Многие в зале, опытные театральные волки, понимали о чем речь. Аплодисментами нас наградили сверх меры.
Все мои предки-конспираторы, говорившие тайным языком, стоявшие на допросах, не дали мне тогда сгинуть.
Пьеса «Любовь» была напечатана.
«Чинзано» поехало дальше.
(Фотографии, сделанные за сценой после того вечера, недавно были подарены мне Игорем Васильевым. Они в конце книги.)
И тут начались и настойчиво продолжались звонки из Таллина. Пришлось послать им «Смирнову».
Спасибо тому архангелу за правым плечом Каарела Ирда… Спасибо, собственно, Каарелу Ирду, что он меня остановил, не дал пропасть. Пусть земля ему будет пухом.
Через положенное время последовало приглашение на премьеру в Таллин.
Меня встретили эти сдержанные, серьезные эстонские люди, поселили в гостинице. Режиссером была Мерле Карусоо, молчаливая молодая женщина.
Меня привели на спектакль с инструкцией — не говорить по-русски. Рядом будет шпион. А дело в том, что они меня выдали за жительницу Эстонии (видимо, польского происхождения) и под этим предлогом вообще не отправили Министерству культуры СССР русский оригинал, представили эстонский вариант, а узких специалистов со знанием данного языка в Минкульте не оказалось. Посему они послали своего человечка проследить, что будет за автор.
Автор сидела и молчала, даже в антракте рта не раскрыла. Тихие эстонские зрители молча глотали слезы… Вытирая их со щек запросто, тыльной стороной ладоней.
Потом был банкет, стол накрыли афишами, автору преподнесли бутылку «Чинзано» (главный режиссер Калью Комиссаров купил в Испании, ого! Они уже ездили туда). И автор встал и исполнил на чистом эстонском языке запрещенный гимн старой Эстонии «Муи самаа» (когда-то, когда я была в университетском хоре, мы исполняли его на празднике песни в Риге). Все медленно и чинно встали и выслушали до конца. Никакой дружбы не возникло, хотя я однажды и сказала: «Мы одной крови, вы и я. Нас угнетают еще почище чем вас».
