Книга Ежов. Биография - Алексей Павлюков

22 августа, прочитав в «Правде» заявление Вышинского, на своей даче в подмосковном поселке Болшево застрелился М. П. Томский. В оставленном предсмертном письме на имя Сталина Томский заверял вождя в своей непричастности к преступлениям лидеров троцкистско-зиновьевского блока, каялся в допущенных им в прошлом политических ошибках, извинялся за резкие высказывания, которые позволил себе в одной из их бесед в 1928 г., а в конце сделал приписку: «Если ты захочешь узнать, кто те люди, которые толкали меня на путь правой оппозиции в мае 1928 г., — спроси мою жену лично, только тогда она их назовет».

Расследовавший самоубийство Томского начальник Секретно-политического отдела ГУГБ НКВД Г. А. Молчанов попытался выяснить у жены Томского, о ком идет речь в его письме, но получил отказ. Оставшийся в Москве за Сталина Каганович поручил Ежову съездить в Болшево, разобраться в обстоятельствах смерти Томского, наметить порядок похорон, а заодно побеседовать с вдовой — возможно, она скажет, на кого намекал Томский в своем предсмертном послании.

Ежов с задачей справился. В результате продолжительной беседы ему удалось выяснить, что речь в письме шла о Ягоде. По словам Томского, которые он просил довести до сведения Сталина, в конце 20-х гг. Ягода был очень близок к лидерам правой оппозиции, регулярно поставлял им материалы о положении в ЦК и всячески подталкивал на борьбу с руководством партии.

Наверное, какая-то доля истины во всем этом была, но, по-видимому, Томский намеренно сгустил краски, рассчитывая таким образом поквитаться с Ягодой, которого он, вероятно, считал виновным в предвзятом ведении следствия и получении от арестованных вымышленных показаний о нем и других руководителях бывшей правой оппозиции.

К такому же выводу пришел и Ежов, так прокомментировавший в письме к отдыхающему в Сочи Сталину обвинения в адрес Ягоды:

«Лично я думаю, что в свое время он, несомненно, по-дружески путался с некоторыми из правых. Когда увидел, куда идет дело, порвал с ними и вряд ли имел хотя бы отдаленную связь. Думаю, что Томский выбрал своеобразный метод отомстить, рассчитывая на его правдоподобность. Мертвые де не лгут».

Хотя Томскому удалось избежать следствия, но оставались его единомышленники — Бухарин и Рыков. Своими соображениями о том, как следует поступить с ними, Ежов поделился со Сталиным в письме от 6 сентября 1936 г.:

«Лично я сомневаюсь в том, что правые заключили прямой организационный блок с троцкистами и зиновьевцами. Троцкисты и зиновьевцы политически были настолько дискредитированы, что правые должны были бояться такого блока с ними. Я думаю, что правые знали о существовании троцкистско-зиновьевского блока, знали о терроре, информировались у них и смотрели на это дело со стороны, рассчитывая, что, в результате успешной террористической деятельности троцкистов и зиновьевцев, они смогут воспользоваться результатами как не дискредитированная политически организованная сила. Для этого они, несомненно, имели свою собственную организацию правых, которая тоже, очевидно, стояла на почве террора… Я просил сейчас чекистов собрать мне все материалы о правых… с тем чтобы еще раз посмотреть повнимательнее линию правых.

Вне зависимости от результатов работы в этом направлении правые настолько дискредитированы, что оставить безнаказанно всю их деятельность невозможно. Сейчас буквально все партийные организации обращаются в ЦК ВКП(б) и в печать с запросами о том, какие меры приняты к правым. Самым минимальным наказанием, совершенно обоснованным политически, является, по-моему, вывод их из состава членов ЦК[43] и высылка на работу в отдаленные места. Оставлять в таком положении далее — невозможно. Тут нужны Ваши твердые указания».

Однако таких указаний не последовало. Сталин, возможно, еще не решил, как ему следует поступить с лидерами бывшей правой оппозиции, и, видимо, ждал результатов проводимого расследования, чтобы уже тогда определиться окончательно.

Одним из элементов этого расследования стала очная ставка между Бухариным и Рыковым, с одной стороны, и находящимся под стражей Сокольниковым — с другой. На путь сотрудничества со следствием Сокольников вступил в конце августа 1936 г. В ходе трех последовательных допросов (24–25 августа, 30 августа и 2 сентября 1936 г.) он подтвердил свое участие в запасном центре троцкистско-зиновьевского блока, созданного на случаи провала основного центра, а по поводу правых сообщил, что они не только были в курсе деятельности троцкистско-зиновьевских заговорщиков, но и непосредственно входили в запасной центр (в лице М. П. Томского) и участвовали в разработке всех мероприятий, направленных на захват власти. В частности, Сокольников показал, что на происходивших в феврале-марте 1936 г. встречах членов запасного центра было якобы решено увязать намеченные террористические акты против Сталина в Москве, Жданова в Ленинграде, Постышева и Косиора в Киеве с выступлением в этих городах воинских частей, руководимых офицерами-участниками заговора. «Весь этот план… был подтвержден специальной директивой Троцкого, в которой прямо предлагалось опираться при захвате власти на преданные кадры в Красной Армии», — добавил Сокольников.

При этом Томский вместе с наркомом связи Рыковым будто бы должны были в момент единовременного выступления в Москве, Ленинграде и Киеве обеспечить заговорщиков необходимыми средствами связи — радиостанциями и телеграфом. Эту часть плана Томский якобы брался осуществить при помощи группы единомышленников из числа правых, работающих в органах связи.

«Мы — я, Пятаков и Томский, — предполагали в случае благоприятного… развертывания событий объявить в виде временной меры военную диктатуру во главе с Пятаковым… Осуществление террористических актов над руководством партии и правительства мы намерены были выдать за посягательство белогвардейцев на жизнь руководителей и организаторов Октябрьской революции и, пользуясь возникшим смятением среди руководителей партии и правительства, призвать население страны сплотиться вокруг лозунга защиты Октябрьской революции. Главным требованием должно было быть требование расширить состав руководства партии и правительства с привлечением в него Зиновьева, Каменева, Сокольникова, Пятакова, Рыкова, Томского. Мы считали, что привлечь Троцкого сразу после совершенного переворота по соображениям тактическим нельзя будет и что это станет возможным после укрепления положения блока.

На этих же встречах, — продолжал Сокольников, — мы намечали поручить Бухарину и Радеку составление проектов двух манифестов от имени временного правительства для распространения их в случае успеха нашего заговора. Один документ предназначался для СССР, другой — для капиталистического мира».

8 сентября 1936 г. Прокурор СССР А. Я. Вышинский в присутствии начальника Экономического отдела ГУГБ НКВД Д. М. Дмитриева и начальника одного из отделений Экономического отдела И. И. Чертока встретился с Сокольниковым, и в ходе их беседы тот подтвердил свои показания и заявил, что готов повторить их и на очных ставках. Вечером того же дня в кабинете Ежова в присутствии Кагановича и Вышинского состоялись очные ставки Сокольникова сначала с Рыковым, затем с Бухариным. Сокольников повторил все еще раз, после чего и Рыков, и Бухарин задали ему один и тот же вопрос: почему, неоднократно встречаясь с ними, он ни разу даже не намекнул о своем участии в деятельности троцкистско-зиновьевской организации, о ее замыслах и вообще не попытался хоть когда-нибудь поговорить с ними на соответствующие темы.