Книга Хуже всех (сборник) - Сергей Литовкин

Напоследок отмечу лишь, что когда, поиздержавшись, я в очередной раз обращаюсь мысленно к небесным силам с мольбой о предоставлении средств к существованию, то подозреваю, что вскоре на меня вывалиться значительный объем прилично оплачиваемой работы. Я, конечно, предпочел бы получить все сразу деньгами, без этой трудовой экспансии. Однако сведущие люди пояснили, что еще со времен известных манипуляций с тридцатью сребрениками все платежные средства остаются прерогативой противной Господу стороны. Так оно, наверно, и есть.

Непустое множество

Я писатель и живу в подмосковном поселке. Так принято у русских писателей. Если живешь в другом месте, это значит, что ты или – не писатель, или – не русский, или – еще не переехал. Есть такие подмосковные поселки, где кроме писателей живут только бизнесмены, ранее считавшиеся спекулянтами. Переделкино, к примеру. Если не врут. В этом окружении писатели хиреют, мельчают и вымирают. Их наследники стесняются своего происхождения, но борются за средства существования в форме переходящих на них авторских прав.

Наш поселок не таков. Здесь всякого люда хватает. Говорят, что тут случалось много любопытного, но мне запала в память только пара событий. Первое относится к временам становления Советской власти. Утверждают, что проезжая через поселок на автомобиле, председатель СНК Ульянов (Ленин) захотел попить и послал охранника к одному из домов, откуда того послали дальше. Во втором доме – то же самое. Испугались, может быть, местные жители вида вооруженного охранника. Редко они тогда встречались на улицах, в отличие от времен нынешних. Так и не удалось Ильичу попробовать нашей чудесной родниковой водиы. Никого, однако, не арестовали. Видать, момент тогда еще не настал. Не созрела еще ситуация.

Относительно второго события мнения разделяются. Одни свидетельствуют, что это было годах в пятидесятых, а другие уверены, что на двадцать лет позже. Но все сходятся в том, что как-то обнаружился в поселке брусок золота весом с десяток килограммов. Дескать, этим бруском провисшие ворота много лет подпирали, но вдруг царапнули его и, – на тебе.

Мне тот дом с воротами показывали втихаря, но жители его все отрицают и прозрачные намеки игнорируют. Живут при этом не бедствуя. Причина появления золотишка в наших местах проста, ведь до октябрьских событий начала прошлого века в поселке проживала семья известного ювелира нерусских кровей, покинувшего Россию с первыми признаками нарождения новой социальной реальности и власти, ей соответствующей. Его отдаленные потомки в прошлом году обходили местных старожилов, пытаясь собрать свидетельства о принадлежавших их предку земельных участках и строениях. Безуспешно, правда. Старожилы смогли дожить до преклонного возраста как раз только благодаря тому, что никогда ничего не свидетельствовали и никаких заявлений не делали.

В наше время отдаленный ранее от столиы поселок оказался вдруг рядом с кольцевой автодорогой, что привлекло сюда народ разный и пришлый. Это не всегда радует, но не шибко удивляет.

Писателем я стал несколько лет назад, именно из-за того, что здесь, в нашем поселке, постоянно живу после завершения казенной службы. Об этом, однако, расскажу поподробнее.

До того, как стать писателем, я считал себя офицером. Большинство окружающих разделяло мои иллюзии, в результате чего к моменту увольнения в запас я имел полковничье звание, комплект «песочных» и прочих медалей и был признан ветераном Вооруженных сил. Выполняя воинский долг в течение почти тридцати лет, мне, к счастью, удалось никого не укокошить. Несколько десятков бездушных мишеней на стрельбищах – не в счет. Это очень радует, ибо соответствует одной из христианских заповедей, мною одобряемой. На самом-то деле мое воинское звание звучит так: «капитан первого ранга», что как раз и соответствует полковничьему статусу в сухопутных войсках. В малопродвинутой в сторону флота среде в связи с этими воинскими званиями и их соответствием часто возникает путаница: сухопутчики зачастую путают высокий флотский статус капраза (и его три больших звезды) со званием младшего сухопутного офицера – капитана, имеющего четыре, но ма-а-а-ленькие звездочки армейского образца. Из-за этих-то заморочек, разговаривая с сухопутными коллегами по телефону, как правило, представляются как «первого ранга Туткин», опуская слово «капитан» во избежание панибратского «тыканья» с другого конца провода.

Через дорожку от моего «имения» издавна располагалось здание дирекции небольшого заштатного санатория, осевшего в этих благодатных местах с незапамятных времен. Сам-то санаторий базируется метрах в двухстах подальше вдоль улочки, а эту территорию, запущенную и загаженную, содержать в приличном состоянии стало нынче уже некому. Особенно ярко выявилось это годов с девяностых, потребовавших для выживания коммерческой оборотистости. Главврач был стар и, готовясь к жизни вечной, думал уже о душе, а прочие его подчиненные спасались большими надеждами на перестройку и мелким воровством.

Тогда-то, в один из явно нелучших дней, и упал подгнивший дощатый забор, окружавший дирекцию, открывая нашим взорам обширную помойку со всеми признаками мусоросборного полигона. Картина дополнялась специфическим запахом, косвенно свидетельствующим о прорыве канализации в ранее огороженной области. К вечеру того памятного дня наименее ароматная часть зоны была оккупирована группой бомжей, совершающей перманентное братание с немалой популяцией местных алкоголиков. Запылали костры, зазвучали крики и песни, изредка прерываемые воплями возмущения от неразделенного уважения. Вся жизнь на нашей улочке пошла по-новому. Можно сказать – потекла.

Как-то вечерком, двигаясь по неосвещенной дороге и осторожно переступая через лицо неопределенной национальности, погруженное во все, что из него исторглось, я столкнулся с престарелым санаторским вождем. Выразив краткое, но теплое приветствие, я живо поинтересовался перспективами восстановления ограды и возвращения «мира нашим домам». Тот обратился к сопровождавшей его завхозихе с некоторым укором и, я бы сказал, раздражением:

– Где забор? Где доски, которые я выписывал?

С таким же успехом, похоже, можно было расспрашивать монашку о способах применения противозачаточных средств. Поток встречных претензий, обид и возмущений был бурен и неукротим, что оказалось способным утомить не только меня, но любого собеседника, не имеющего специальной подготовки. Вопрос был мгновенно утоплен в болоте греховного словесного блуда. Главный устало махнул рукой и вяло удалился.

– А вы пишите жалобы! Может, нам и средства на забор выделят, – смерив меня презрительным взглядом, провещала помощница и заторопилась вслед за шефом.

Потом я еще несколько раз встречал главврача, но, видя его обеспокоенность чем-то внеземным, не посмел более приставать к нему с прозаическими заборными вопросами. Вскоре тот, однако, умер, освободившуюся должность долго никто не хотел занимать, и развал продолжился небывалыми темпами. Доски из собственных личных запасов, периодически приколачиваемые мною к остаткам многометровой санаторской изгороди напротив дома, исчезали мгновенно и бесследно с таинственной неизбежностью.