Книга Рыцарь Святого Гроба - Александр Трубников

Хафиза, знавшая о том, какая награда среди прочих призов ожидает победителя турнира, с ужасом думала о том, что Робер-бек возвратиться к ней в лучшем случае к утру, если возвратится вообще. Весь вечер она молилась Христородице и даже решила сходить назавтра в церковь, чтобы сделать пожертвование и принести сердечное покаяние за то, что пускает к себе на ложе мужчину, с которым она не состоит в законном браке. И от предвкушения того, как она будет рассказывать настоятелю о своем грехе, ее тело заполняла сладкая истома.

Приятели выпили напоследок кувшин сладкого вина и разошлись по своим комнатам. То есть Жак отправился в предназначенную им двоим спальню, а Робер, топорща усы и что-то напевая, двинулся на хозяйскую половину.

Перед тем как улечься в кровать, бывший свободный виллан вернулся в зал, достал щипцами из очага уголек, дунул на него и зажег фитиль масляной лампы. Раздевшись, он положил на столик возвращенный вексель, осветил его, полюбовался, улегся на кровать и сразу же почувствовал, как его обволакивает давно уже таившийся где-то в темном углу сон.

Жаку приснилась Зофи в монастырском одеянии. Она стояла на крыльце Вьеннского кафедрального собора, протягивала к нему руки и что-то говорила. Затем раздался грохот, купола собора начали осыпаться, земля под его юной женой зашаталась, и она громко, прерывисто закричала: «Алла! Алла!» Жак проснулся от сыплющейся прямо на лицо штукатурки.

Сначала ему показалось, что началась война с сарацинами или же в Тире происходит землетрясение, о котором он много слышал от местных жителей. Он вскочил и начал шарить руками по полу, пытаясь нащупать меч, но вскоре понял, что именно является источником испугавшего его шума, и со смехом опустился на кровать. За глинобитной перегородкой предавались любовным утехам достославный рыцарь и безутешная вдова. По тому, как стонала и кричала Хафиза, было ясно, что именно ей сегодня достался от Робера весь его нерастраченный любовный пыл.

– Алла!!! – завопила в очередной раз молодая женщина.

В ответ раздалось знакомое рычание и частые, даже не скрипы, а обреченные стоны большой деревянной кровати. Потолочная балка заходила ходуном, а из прилепившегося под самой крышей ласточкиного гнезда посыпалась труха.

Снова заснуть при таком соседстве не удавалось. Жак долго вертелся на кровати, тщетно ожидая, когда Робер с Хафизой наконец угомонятся. Но силы рыцаря, казалось, были неисчерпаемы.

Ветер стих, облака рассеялись. Над стенами и башнями Тира висела яркая, отливающая багрянцем луна. Жак забрался под навес, где сушилось свежескошенное сено, и закрыл глаза. Больше ему в эту ночь ничего не снилось.

* * *

Жак проснулся от напевного голоса, который, казалось, снисходит прямо с небес. Это за несколько лье отсюда, в мусульманской деревне собирал свою паству муэдзин. «Фаджр, утренний намаз!» – подумал Жак. Но, поглядев на висящее в зените солнце, понял, что это зухр, полуденная молитва почитателей пророка Мухаммеда. Он встал, стряхнул остро пахнущее сено, вспугнув проходящего мимо петуха, и огляделся по сторонам.

Часть двора была перекрыта сушащимся бельем. У коновязи стояли, засунув морды в мешки с отборным зерном, четыре коня. При этом Бургиньон недовольно храпел и деловито хрумал в кормушке трофейного Терроре, а тот, лишенный обеда, боязливо терся у деревянной перегородки. По двору шла босая Хафиза с высоким кувшином, который она, на местный манер, несла на голове. Казалось, ее покачивает легчайший утренний бриз. Она посмотрела, улыбаясь, на Жака. В глазах у нее не наблюдалось и тени связных мыслей, однако более счастливого женского лица Жаку в жизни встречать не доводилось. Идиллию нарушали только два посторонних звука. Из соседнего двора жаловался на жизнь разлученный с подругой ишак, а из дома, то и дело вспугивая присевших на крышу воробьев, разносился мощный рыцарский храп.

Жак немного поработал с мечом и отправился будить приятеля.

– Что?! Что такое?! – вскинулся достославный рыцарь, шарахаясь спросонья в дальний конец широкой кровати. – Хафиза, этот ты?.. Еще разик?!

– Это я, Робер, – ответил Жак, присаживаясь на табурет и опираясь обеими руками на рукоятку меча. – Ветер утих, и первые галеры уже покидают порт. А это значит, что и нам пора собираться в дорогу.

Робер, не стесняясь приятеля, как был, без одежды, подлетел к окну. По зеркальной глади залива тут и там были разбросаны рыбацкие фелуки, а со стороны города по направлению к Сидону шла, подняв паруса, легкая почтовая галера.

* * *

Пизанский банкир, увидев в руках у Жака заветный вексель, о пропаже которого, стараниями мастера Грига, знали все левантийские колонисты, расплылся в улыбке и, уточнив, в какой монете благородные господа желают получить свои деньги, выложил на прилавок несколько запечатанных кожаных кошелей. Здесь же они сговорились о доставке в Константинополь – благо пизанская галера, с осени томившаяся в тирской гавани, уже готовилась к отплытию и должна была выйти в море через два или три дня.

Друзья заехали к ректору, который чуть не лопался от гордости, оттого что именно брат рыцарь святого Андрея Акрского выиграл турнир, и тепло с ним распрощались. Тот заверил, что не позже чем завтра заберет из канцелярии архиепископа индульгенции и доставит их нарочным к ним в дом.

Посетив по дороге таверну, славившуюся на весь Тир своей кухней, они выдали хозяину – черному как смоль ливанцу – задаток и приказали доставить к ним в дом до заката праздничный ужин на два десятка человек.

– Семерых-восьмерых сами позовем, – рассудительно заметил свободный виллан, – а остальные и без приглашения сбегутся.

– Значит, так, – сказал Робер, после того как они, завершив все дела в стенах города, выехали за ворота. – Что мы имеем и что берем с собой в Константинополь? Коней у нас, стало быть, уже четыре. Призовой баронский дестриер хорош, ничего не скажу. Нужно будет до отплытия его имя узнать. А вот Терроре этот… Может, он и каких особых кровей – да только ленив, труслив и пожрать горазд. Я подумываю, а не вернуть ли его сеньору Пьетро за отступной? Эти двое, я думаю, общий язык отлично находят. Теперь оружие и доспехи. Стальной доспех, порученный как приз на турнире, ты заберешь себе. И не спорь. С добрым конем и в такой броне будешь тяжелым конным сержантом. Такому и платят больше, и уважают сильнее. За трофей вчера, пока нас не было, слуга италийца привез восемьдесят ливров. Браслет ушел за шестьдесят. Да мы с тобой богачи, приятель!

– Главное, чтобы ты хотя бы до Константинополя в кости играть не сел, – пробурчал в ответ Жак.

Ужин, данный для друзей в честь отбытия, перерос в шумную пирушку и продолжался до глубокой ночи. Как и предполагал Жак, на проводы стянулись все, кто хоть как-то мог считать себя добрыми знакомыми прославленного рыцаря и его друга. Вино лилось рекой, и съедено было столько, что соседей-аксакалов пришлось срочно мобилизовать на приготовление дополнительных шашлыков. А уж христианских здравиц и недавно вошедших в моду сарацинских «алыверды» за бесплатным угощением прозвучало столько, что если поверить всему сказанному, то выходило, будто древний Тир покидают не простые крестоносцы, а по меньшей мере античные герои, по уходу которых Иерусалимское королевство останется полностью беззащитным перед врагом, а сам город Тир и вовсе немедленно провалится от безысходности в тартарары.