Книга Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка - Оксана Киянская

Трудно сказать, собирался ли кто-нибудь из высших военных руководителей выводить гвардию для присяги за город. Но вывести гвардию из Петербурга собирался сам Трубецкой. Скорее всего, в форме слухов и сплетен князь сообщал Сергею Муравьеву план собственных действий.

Следует отметить, что к подобной «тайнописи» в эпистолярном общении с Муравьевым-Апостолом князь прибегал не в первый раз: иносказательная форма изложения была заранее оговоренным приемом в переписке двух конспираторов.

Так, согласно собственным показаниям Трубецкого в 1824 году он письменно сообщил Сергею Муравьеву об итогах «объединительных» совещаний и о том, «как бредил Пестель», рассуждая о цареубийстве. Письмо передавал член Южного общества полковник Иван Повало-Швейковский, которого Трубецкой едва знал и которому боялся поверять конспиративную информацию. Поэтому совещания были описаны «в виде трагедии, которую читал нам общий знакомый и в которой все лица имеют ужасные роли».

Трубецкой показывал: отправляя накануне 14 декабря послание к Сергею Муравьеву, он хотел, чтобы руководитель Васильковской управы «не более приписывал мне участия в том, что произойти могло, как то, которое я имел». Иными словами, Муравьев предупреждался о том, «что произойти могло», о предстоящем восстании. Трубецкой сообщал ему и о своей собственной роли в предстоящих событиях.

Кроме пересказа слухов и сплетен, письмо содержало, согласно Трубецкому, сообщение о том, что «если правительство не примет надлежащих мер (разумея таких, которые бы могли тотчас убедить солдат в истине отречения государя цесаревича), то из сего последовать может беда»[349].

Естественно, что 13 декабря было ясно: присяга императору Николаю I, назначенная на утро 14-го числа, не сможет убедить солдат «в истине отречения государя цесаревича» – «правительство» просто не успеет принять «надлежащие меры». Если пытаться прочесть эту фразу, учитывая тайнопись князя, то, скорее всего, Трубецкой сообщал Муравьеву о безошибочном способе воздействия на солдат. Предлагалось действовать от имени великого князя Константина, отречение которого якобы не было «истинным».

Вряд ли можно верить князю, желавшему, судя по его показанию, «надлежащих мер» от правительства, чтобы предотвратить «беду». Последние перед восстанием дни Трубецкой все сделал для того, чтобы «беда» все же произошла – и очевидно, что Сергею Муравьеву-Апостолу посылалось приглашение участвовать в подготовке «беды».

Обстоятельства поднятого Муравьевым-Апостолом восстания на юге позволяют сделать и еще один вывод: в письме содержался призыв Трубецкого установить контакт с Киевом.

* * *

Подробности поездки курьеров Трубецкого – Петра Свистунова и Ипполита Муравьева-Апостола – важны для уяснения причин, по которым «южная» часть плана Трубецкого так и не была реализована. Подробности эти подтверждают банальную мысль: ход истории во многом зависит от целого ряда случайностей, которых не могут предвидеть даже самые прозорливые исторические деятели.

Биография Петра Свистунова хорошо известна. Отпрыск богатого аристократического рода, он был сыном Николая Петровича Свистунова, камергера двора и одного из фаворитов императора Павла I. Мать декабриста, Мария Алексеевна, урожденная Ржевская, была дочерью знаменитого поэта XVIII века, сенатора Алексея Ржевского; в 1815 году, после смерти мужа, она приняла католичество. Петр Свистунов учился в элитных частных пансионах Петербурга, затем окончил Пажеский корпус – лучшее военно-учебное заведение России. В Пажеский корпус, за редким исключением, принимались только сыновья и внуки военных и статских генералов. В 1823 году, окончив корпус, он стал корнетом Кавалергардского полка[350].

Декабрист Дмитрий Завалишин, хорошо знавший Свистунова по совместным годам сибирской каторги, на склоне лет даст ему следующую характеристику: «Свистунов был столько же труслив, как и развратен… В семействе своем Свистунов видел дурные примеры той смеси католического суеверия с развратом, которые обуяли тогда многие русские семейства»[351].

Историки в своих работах предпочитают этой характеристикой не пользоваться: Завалишин славился злоязычием, а его отношения со Свистуновым были стойко враждебными. Однако учитывая поведение корнета в декабре 1825 года, в характеристике этой нельзя не признать и доли правды.

Вряд ли «дурные примеры» поведения Свистунов почерпнул в своей семье: про какую-то особую «развратность» его ближайших родственников сведений не сохранилось. Скорее, примеры эти корнет видел среди своих товарищей по службе. Кавалергардский полк считался самым привилегированным в российской гвардии, а офицеры-кавалергарды славились среди современников своим «удалым» поведением.

Об этом «удальстве» писал в мемуарах Сергей Волконский. И хотя он характеризует поведение кавалергардов 1810-х годов, нет никаких оснований предполагать, что в 1820-х полковые нравы исправились.

Многие офицеры Кавалергардского полка состояли в заговоре. При этом членство в тайной организации «буйству» вовсе не противоречило. Феномен поведения кавалергардских офицеров было сродни российскому «чудачеству» XVIII века: одновременно участвуя и в заговоре, и в громких кутежах, молодые люди таким образом стремились проявить себя, выйти за рамки обыденности, доказать свою самость. Особенности мировосприятия кавалергардов хорошо понимал Пестель, с 1814 по 1819 год сам служивший в кавалергардах. Не случайно офицеры именно этого полка составили ядро созданной им петербургской ячейки Южного общества.

Членом столичной ячейки южан был и Петр Свистунов. В 1824 году его принял в общество кавалергардский корнет Федор Вадковский, близкий соратник Пестеля. Более того, Свистунов был и одним из руководителей этой ячейки: Пестель дал ему высокую в заговорщической иерархии должность «боярина» и поручил вербовать в тайное общество новых членов. Исполняя свою новую роль, Свистунов был активен: на его квартире Пестель вел с членами ячейки разговор о республиканской форме правления, а после отъезда Пестеля они с Вадковским собирались «воспользоваться большим балом в Белой зале для истребления священных особ августейшей императорской фамилии»[352].

О втором курьере Трубецкого, Ипполите Муравьеве-Апостоле, историкам известно гораздо меньше, чем о Свистунове. Несмотря на то, что его знаменитые братья – Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы – герои множества статей и монографий, биография Ипполита не привлекала и не привлекает к себе внимания исследователей. Исследователи убеждены: документов, проливающих свет на его биографию, не сохранилось: «Вряд ли когда-нибудь появится книга о младшем брате: 19-летняя жизнь оставила всего несколько следов в документах, преданиях… Где-то рядом были стихи, горе, радость, первые увлечения – не знаем. 3 января 1826 года – смерть»[353].