Книга Танки к бою! Сталинская броня против гитлеровского блицкрига - Даниил Веков

На Новоград-Волынском направлении наши войска с большим упорством отражают наступление крупных танковых частей.

В районе Фельчиу наши войска нанесли ряд мощных контрударов по наступающим румыно-немецким войскам. В результате контрударов противник был опрокинут и в беспорядке отошёл за реку Прут, бросив вооружение и снаряжение.

В течение дня наша авиация успешно атаковала авиацию противника на её аэродромах и нанесла ряд ударов по его танковым и моторизованным войскам. За день уничтожено 56 немецких самолётов. Наша авиация потеряла 4 самолёта.

Эпилог

Лимузины мчались по Можайскому шоссе в сторону Кунцево, на Ближнюю дачу. Сталин был в последнем – считал, что так безопасней. Если немецкие диверсанты (а их присутствие в Москве не исключалось) решат совершить покушение, то стрелять, скорее всего, будут по средней машине. Вот и менял порядок, приказывал перестраиваться по дороге

За Москвой «ЗИСы» плавно повернули направо, поехали среди чахлых садов и низких домиков, прижимавшихся к самой дороге. Миновали Волыново – старинное село. Раньше оно считалось зажиточным, но после революции пришло в упадок – богатство ушло вместе с купцами. Да и обычных жителей в нем осталось уже мало – почти всех переселили на новое место, дальше от важной правительственной трассы.

На холме у Волынова стояла деревянная церковь – старинная, позапрошлого века. Колокольня от времени покосилась, купола и кресты давно не обновлялись, потускнели… Но от луча заходящего солнца на одном из них вдруг ярко вспыхнул кусочек сусального золота. Словно прощальный привет жаркому июльскому дню…

Сталин прищурился на эту искорку и неожиданно для себя приказал начальнику охраны Власику остановиться. Тот толкнул в бок шофера, лимузин начал плавно притормаживать. «ЗИСы» с охраной тоже резко встали – чтобы быть ближе к главной машине.

Генерал Власик выскочил из автомобиля, кинулся к задней двери (тяжелой, бронированной), широко ее распахнул. Сталин не спеша поднялся, вылез из салона, постоял, оглядываясь по сторонам. А потом, перескочив через узкую придорожную канаву, пошел наверх, к деревянной церкви. Генерал Власик поспешил за ним, охрана побежала по деревне…

Солнце уже клонилось к закату, легло на верхушки деревьев, еще час-полтора – и совсем уйдет. Но все еще жарко поливало сухую землю – день выдался горячий, душный.

На деревенской улице никого не было – все сидели по домам, ждали вечерней прохлады. Вот тогда и выйдем огороды поливать, собирать урожай. Лишь кое-где возились в придорожной пыли куры да ревели за околицей коровы – их, видимо, уже гнали на вечернюю дойку.

Охранники загоняли в избы случайных жителей – сидеть и не высовываться! И окна все занавесьте! Шуганули двух баб, выскочивших посмотреть, кто приехал. Вдруг весточка от нашего? Полмесяца как на фронте, но ни ответа, ни привета… Что с ним? Может, ранило или, не дай бог, убило? Охранники шикнули на баб, сделали страшные глаза, те юркнули обратно в избу и затаились в сенях, боясь пошевелиться…

Сталин, чуть склонив голову, шел к церкви. Зачем, с какой целью? Сам не знал, просто захотелось, и все тут. Постоять, послушать службу… Сколько раз проезжал мимо нее, но ни разу не останавливался. А тут вдруг что-то толкнуло изнутри…

Сталин привык доверять внутреннему чувству, оно ни разу его не подводило. К тому же пройтись по деревенской улице было очень приятно – после душного кабинета в Кремле. А то целый день – бесконечные встречи, разговоры, телефонные звонки, совещания. Ни минуты свободной, ни секунды даже, чтобы побыть одному, подумать.

Вблизи церквушка казалась еще более убогой, чем со стороны, – сильно просела, перекосилась на левый угол, того и гляди завалится. К дверям вели три растрескавшиеся, скрипучие ступеньки. Сталин поднялся, бросил Николаю Власику: «Жди!» Тот послушно занял место у дверей, охранники рассыпались вокруг здания.

Сталин снял фуражку, вошел в полутемное помещение. Была вечерняя служба, у алтаря что-то тихо читал священник – старенький, как и сама церквушка, в скромном, поношенном одеянии… Горело всего три свечи, икон почти не было видно. Из прихожан – несколько старух по углам да еще женщина у свечной лавки. Все в скромных платочках и длинных, тяжелых платьях. Стоят, привычно крестятся, иногда тихо подпевают.

На мужчину в полувоенном кителе никто не обратил внимания. Церковь открыта для всех, заходите… Тем более война, перед отправкой на фронт многие стали заходить в храмы, ставить свечи, просить о помощи. Прежней веры, конечно, уже не было, но в душе что-то оставалось…

Сталин постоял, послушал немного, а затем подошел к женщине у свечной лавки:

– Могу я купить свечу?

Та кивнула, открыла резной шкафчик. На деревянных полочках лежали свечи, бумажные цветы, иконки, медные и серебряные крестики, тонкие книжечки с молитвами…

– Вам за сколько?

Сталин опустил руку в карман, вынул три рубля:

– Одну…

Женщина достала толстую свечу, поблагодарила:

– Спаси вас бог!

– Спаси бог! – в тон ей ответил Сталин.

Женщина удивилась: мужчина говорил с заметным кавказским акцентом, речь – медленная, тяжелая, размеренная. Где-то она ее слышала… Подняла глаза, вгляделась и тихо ахнула – это же сам товарищ Сталин! Сначала не поверила – не может быть! Чтобы у нас, в нашей церкви…

Сталин между тем спросил:

– Где у вас икона Николая Угодника?

Женщина машинально показала вправо. Там на стене, в старинном бронзовом окладе, чернела большая икона. Сталин коротко поблагодарил, подошел, поставил свечку, а затем с минуту вглядывался в строгое, суровое лицо святого.

О чем он думал? Может быть, о том, что зря позакрывали столько церквей и храмов… Людям нужна вера, и особенно сейчас, в годы тяжелых испытаний. С ней и жить легче, и воевать. Да и умирать тоже…

А может, вспомнил юность, когда учился в Тифлисской семинарии и готовился стать священником. Хорошо учился, старательно, но потом его выгнали… Он же был бунтарем – молодым, горячим, упрямым. Хотелось нового, свежего, сильного и обязательно справедливого, чтобы всем и по-честному. Отобрать у богатых, раздать бедным. И пусть больше не будет униженных и оскорбленных!

«Интересно, – думал Сталин, – кем бы я стал, если бы продолжил учиться в семинарии? Скорее всего, священником в каком-нибудь сельском храме. Таком же, как эта церквушка, только в Грузии… Хотя не исключено, что сделал бы хорошую карьеру, стал бы епископом или даже митрополитом… Но чего гадать, жизнь сложилась так, как сложилась, и ничего уже в ней не изменишь!»

Да и не хотелось ничего менять – он достиг всего, о чем можно было только мечтать. Встал во главе великой страны – неважно, как она сейчас называется, суть осталась прежняя: огромная, могучая империя, раскинувшаяся от северных морей до Кавказских гор, от полесских болот – до сибирской тайги. Шестая часть суши, половина Евразии…