Книга Крымский излом - Александр Харников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот момент загудел телефон. Подполковник Ильин снял трубку, выслушал короткое сообщение, потом поднял руку привлекая к себе внимание.
– Товарищи наркомы, генералы и адмиралы, только что поступило сообщение, что подводная лодка "Алроса" из состава нашего соединения торпедировала румынский танкер водоизмещением в пять тысяч тонн, шедший курсом на Николаев. Судя по силе взрыва, танкер перевозил авиационный бензин...
Шум голосов прервал возглас Берии, от избытка чувств хлопнувшего в ладоши.
– Ай как хорошо, ай как порадовали. Молодцы. Передайте товарищам, пусть продолжают в том жэ духэ, радуют нэмцэв своими полновэсными подарками.
Последние несколько дней мы в полку не ходили, а летали. То, что происходило совсем рядом с нами, в Крыму, внушало нам гордость и оптимизм. Наша армия била фашистов в хвост и в гриву. Евпаторийский десант, высаженный в ночь с четвёртого на пятое января, внезапно поставил немецко-фашистские войска на грань полного уничтожения и был верхом тактического мастерства и военного искусства. Ранним утром пятого января, ещё до рассвета, меня вызвал командир нашего полка. Виктор Петрович был страшно взволнован.
– Покрышкин, тебе необходимо совершить вылет на разведку аэродрома Сталино. Фотоаппарат на твой МиГ сейчас устанавливают. Я знаю, что это почти верная смерть, но я верю в тебя. Для любого другого это верная смерть безо всяких почти. Командование провело какую-то операцию "Длинная рука" и теперь требует подтверждения результатов.
Я пожал плечами, надо так надо. Позавчера пара с нашего полка летала туда на разведку. Им даже близко не дали подойти к аэродрому, наши товарищи едва вернулись домой на изрешечённых машинах. Решил, что пойду на цель на малой высоте, так безопасней. Самое главное было предварительно осмотреться, чтоб не подставить машину под зенитный огонь.
Взлетел я тогда ещё в темноте почти нормально. Только, изношенный до предела за полгода войны мотор сначала работал с небольшими перебоями, потом звук стал нормальным, и я перестал обращать на него внимание. К Сталино мой МиГ подошёл на рассвете. В сером свете зимнего утра я увидел на лётном поле огромную свалку, состоящую из обломков гитлеровских "юнкерсов" и "мессершмидтов". Зенитные батареи на аэродроме тоже были изрядно потрёпаны. По моей машине никто не стрелял. Чудом уцелевшие немцы бродили среди разбитых вражеских машин и шарахались от моего МиГа, как пугливые зайцы при виде сокола. А ведь я и есть сокол, сталинский сокол. Чтобы тут все так разворотить, нужно не меньше штурмовой авиадивизии. Да и то, если ей не будут мешать ни зенитки, ни перехватчики. Я набрал высоту – весь этот "натюрморт" на аэродроме нужно было немедленно сфотографировать. С высоты в окрестностях аэродрома я не заметил ни одного нашего сбитого самолёта. Это означало, что удар по аэродрому был не только уничтожающим, но и абсолютно внезапным.
На свой аэродром я летел в радостном настроении: значит, можем мы их бить, когда захотим и всё делаем, как надо. На аэродроме меня ждала радостная новость о Евпаторийском десанте и освобождении от захватчиков этого замечательного курортного города. Я доложил своему командиру полка о полностью уничтоженном немецком аэродроме. На вопрос о том, кто это сделал, Виктор Петрович ответил, что операцию "Длинная Рука" проводила отдельная авиагруппа особого назначения. И что удар наносился не только по Сталино, но и по всем прифронтовым немецким аэродромам в полосе Южного и Юго-Западного фронта. Меня ошарашил масштаб и, если можно так сказать, "качество" проведённой операции. В этой особой авиагруппе должны быть собраны асы масштаба Валерия Чкалова. Вот бы встретиться с ними, поговорить, обменяться опытом. Но особо долго думать над этим вопросом было некогда: весь день мы, по приказу командования, группа за группой летали на аэродром Сталино, стремясь добить и окончательно разрушить всё, что уцелело после удара авиагруппы осназа.
К вечеру погода резко испортилась, задул резкий штормовой ветер, потеплело и пошёл проливной ледяной дождь. На аэродроме бойцы БАО крепили оттяжками самолёты к вкрученным в землю кольям. Вот тогда-то я снова вернулся к своим размышлениям, но так ни до чего и не додумался. Единственный вывод, к которому я сумел придти самостоятельно, так это о том, что всё произошедшее как-то было связано с Крымской операцией. Позднее оказалось, что именно так оно и было.
Весь день шестого над аэродромом бушевал шторм, мы сидели на земле и с завистью слушали сообщения Совинформбюро об освобождении Симферополя, Джанкоя, Бахчисарая и деблокаде Севастополя. Как в этот момент мы хотели оказаться в кабинах своих МиГов в небе над Крымом! Громить врага так, чтобы нигде и никогда он больше не посмел напасть на нашу Родину!
К полудню седьмого шторм начал стихать и появилась надежда, что метеорологи, наконец, дадут добро на полёты. Но раньше их разрешения на наш аэродром приземлился спецборт Ставки, пассажирский ПС-84. Управлял им полковник Ольшанский, полярный лётчик, летавший некогда с самим Ильей Мазуруком. То, что у нас считается штормом, на северах это так, лёгкий ветерок. Как стало известно по вездесущему солдатскому телеграфу, на нашем аэродроме самолёт должен был дозаправиться, взять ещё одного пассажира и, дождавшись истребителей сопровождения из Крыма, вылететь дальше в Симферополь. Мы с ведомыми, Лукашевичем и Карповичем, стояли в курилке, травили анекдоты, ждали разрешения на вылет. Тут прибегает Виктор Петрович, бледный как бумага.
– Покрышкин, срочно к спецборту, тебя Берия требует, – потом тихо так, вполголоса: – Ты извини, я им эскорт предложил и фамилию твою назвал, как ведущего звена. А майор там один гебешный, кавказец, знает тебя, оказывается. Пальцами себя в грудь ткнул и сказал: «Лаврентий Палыч, всё сходится – тот самый это Покрышкин». А глаз у него, как рентген, насквозь видит. Хоть совесть и чиста, а всё равно стоять перед ним неуютно.
Иду вперёд, ноги ватные, в голову всякие мысли лезут. Это откуда же меня такие "особые" майоры знают? Сзади ведомые плетутся, как на расстрел, – их тоже непонятно зачем вместе со мной замели. Берия посмотрел на меня через пенсне, каким-то непонятным взглядом, ну, вроде как на подающего надежды школьника, и говорит: «Это ви, товарищ Покрышкин, лючший лётчик дивизии?»
Я вытягиваюсь в струнку и со вздохом отвечаю:
– Никак нет, товарищ нарком, лучший лётчик дивизии мой друг капитан Фигичев.
- А мне доложили что ви? – Берия под пенсне прищурился, и стало ясно, что он смеется, – Надёжные люди доложили, достойные доверия. Как тут можно работать, когда тебя все время обманывают?
Он глянул прямо мне в глаза.
– Товарищ старший лейтенант, вам предстоит сопровождать наш самолёт в Крым до объекта специального назначения, имеющего особую важность, – и куда только его акцент делся. – Вы зарекомендовали себя с самой лучшей стороны как лётчик, боец, коммунист и просто советский человек. Именно поэтому вы и допущены к выполнению этого задания.
