Книга Живописец теней - Карл-Йоганн Вальгрен

Удивительную новость, что фотографии Виктора в британской форме сделаны с мастерством профессионала, играющего совсем в другой лиге, чем любители-фотошоперы, посылающие рождественские открытки с собственными портретами в костюмах разных эпох, – эту новость даже Жанетт переварила сравнительно легко (они предполагали, что Виктор сделал их в конце войны, может быть, это было как-то связано с его статусом беженца, с какой-нибудь клеточкой в иммиграционной анкете, которую надо было заполнить хорошо подкрепленной ложью). Но смириться с мыслью, что она открывала свою галерею премьерным вернисажем из фальшивок, она просто не могла.

– Наиболее вероятно, что все до одной картины вышли из его мастерской, – сказала Жанетт. – Папа продолжает портить мне жизнь и из могилы… если все это выйдет на свет божий, я буду опозорена. Хорошую репутацию зарабатывают годами, а рушится она за секунду.

К счастью, тут бразды правления взял Эрланд. Он разыг рал свою партию с мастерством профессионального наперсточника. Ему, например, удалось волшебным образом погасить импульс Жанетт: она собиралась разыскать всех заказчиков, купивших на премьерном вернисаже русских супрематистов из собрания Виктора, поведать им все, как есть, и попытаться вернуть деньги. Он еле-еле уговорил ее не обзванивать подруг, чтобы поделиться ужасной правдой, не привлекать полицию. Когда банковский клерк открыл им глаза, что Виктор не только опустошил свое хранилище, но и жертвовал кучу денег на стипендиальные фонды, взбеленился Эрланд, а не Жанетт.

– Это ваше наследство он растратил, – прорычал он в телефон. Было слышно, как где-то в комнате всхлипывает Жанетт. – Он не имел на это никакого права, что за разница, какими путями ему достались эти деньги.

Именно Эрланд хитростью и увещеваниями отговорил Жанетт сжечь все оставшиеся подделки. А месяц назад он начал агитационную кампанию – а что, если продать их на голубом глазу, будто бы они никогда ничего не знали о преступной деятельности отца?

Как раз об этом они и собирались поговорить на Готланде, во всяком случае, Иоаким на это надеялся. Эрланду как раз подвернулась конференция в Висбю, так что им представился идеальный случай выкурить трубку мира и объединить усилия на будущее.

Оставалось решить одну маленькую проблему: еще до того, как они решились провести этот военный совет, Иоаким подписал контракт с некоей кинокомпанией. Он сдал им свой дом в аренду, и по целому ряду причин ничего изменить было нельзя. Итак, решил он, вполглаза наблюдая за подъездом, где располагался офис Сесилии, остается только одно: как можно быстрее разделаться с добровольным шпионажем, поспешить на Готланд и позаботиться, чтобы кинокомпания собрала манатки до приезда Эрланда.

Он прислонился к стене дома и начал обдумывать вопросы, которые он должен поднять за столом переговоров: может ли Жанетт подключить свои контакты? Есть ли среди ее клиентов достаточно доверчивые коллекционеры? Или, может быть, стоит обнаглеть и обратиться к интересующемуся Кройером адвокату Семборну, чья доверчивость, если можно так сказать, подтверждена документально? К тому же психотерапевт Эрлинг Момсен заинтересовался Буше – это хороший признак.

Постепенно темнело. Видимость ухудшилась. Он проявил предусмотрительность и захватил с собой маленький театральный бинокль. Сейчас он пытался через большие витринные окна в офисе Сесилии разглядеть, что там происходит. На нижнем этаже стояли несколько кожаных диванов, сгруппированных вокруг роскошной, в стиле арт-деко, стойки администратора. Он узнал женщину, которая сейчас разговаривала с дежурной, – это была одна из тех, кто присутствовал при его утреннем позоре. Ударил гейзер стыда, но со своей кунцельманновской привычкой к катастрофам он его игнорировал. Никого, кроме этих двух женщин, в приемной не было, а в сам офис, где работала Сесилия, заглянуть было невозможно.

На объектив бинокля упали капли дождя. Иоаким снял их бумажным носовым платком. Когда он вновь поднял бинокль, в приемной появились двое парней из редакции мод – пришли выпить кофе из шикарной эспрессо-машины. Сорокалетние оболтусы в кедах и джинсах «Cheap Monday» напомнили ему Андерса Сервина и все поколение, родившееся в шестидесятые, – они отказывались взрослеть.

Месяцы, прошедшие после похорон Виктора, дали ему некоторую финансовую передышку. После отца осталось кое-какое имущество, хотя стоимость пары стульев от Альвара Аальто[57] даже близко не стояла к тем деньгам, что Иоаким рассчитывал получить от продажи произведений знаменитых художников. Продав мебель и незаложенную часть дома, где помещалось ателье, он выплатил кое-какие из самых неотложных долгов. У «торпед» на мотоциклах, похоже, нашелся другой, более перспективный клиент. Но в октябре его слабая надежда на экономическое процветание приказала долго жить. Поэтому он и нашел Андерса Сервина. Повышение процентной ставки, которым его огорошили полутеневые банки, где он, радуясь собственной изворотливости, брал кредиты, никак не укладывалось в теперь уже куда более скромные планы.

Его соученик по высшей школе, казалось, даже слыхом не слыхивал о проблемах такого рода. Сервин принял его в шикарном офисе рядом с Карлаплан. Он только что вернулся из двухнедельного отпуска в каком-то резервате для миллионеров в Вест-Индии. Его плейбойский загар был выше всяких похвал. Он простецки треснул приятеля по спине. Бессмертен он, что ли, подумал Иоаким.

– Старик! Как я рад тебя видеть! Честно говоря, мне казалось, твои моральные принципы слегка высоковаты для нашей отрасли!

– Я пришел не от хорошей жизни… В такой шторм где еще искать спасительную гавань, как не у старых друзей.

Моложавый командарм провел его через открытые просторы генерального штаба на двухсотметровую конторскую поляну и усадил на диван рядом с превосходно оснащенным баром:

– Что выпьешь? Старый добрый виски? «Ред Булл» с водкой?

– Без водки, спасибо.

Толстяк, похожий на Адама Альсинга[58], при ближайшем рассмотрении оказался Адамом Альсингом. Он весело помахал Андерсу из-за стеклянной перегородки. На периферии пейзажа продефилировали две красивые женщины.

– Мы расширяемся, – сказал Андерс. – Прикупили офис рядом и пробили стену. Ничто так не стимулирует мыслительный процесс, как простор. Мы же занимаемся фантазиями, стараемся мечту сделать реальностью.

Он достал антиастматический ингалятор из кармана молодежных джинсов в стиле хип-хоп и сделал два быстрых вдоха.

– Как ты знаешь, мы разрабатываем концепты для телевидения. Творческая фантазия – это главное. И нам нужны толковые ребята… но, может быть, чуть менее толковые, чем ты. Боже мой, Йокке, ты же один из самых умных людей, каких я только встречал! Я помню твою работу в киноинституте о гомосексуальной тематике у позднего Пазолини. Блистательно! Просто гениально!