Книга Пантера Людвига Опенгейма - Дмитрий Агалаков

Свет не зажигался.

Давид прижался к стене. Так, не двигаясь, он и стоял в темноте. Полотно на стеклах крыши было снято, рамы открыты. Луна и звезды бледно освещали большую залу. Нужно было как можно скорее прекратить затянувшуюся шутку, но, когда Лея совершила первое движение, Давид понял, что отступать поздно.

Лея танцевала, все увереннее набирая знакомый ему ритм. Движения ее были красивы и точны. Затаив дыхание, Давид с тревогой ждал, что будет дальше. Но к напряжению стало примешиваться острое чувство любопытства. Он видел золотой контур Леи – извивающийся, плывущий, резкий и тягучий, скользящий, не отпускавший глаз. Давид взволнованно следил за этой серебристо-золотой струей. Он без труда угадывал изгибы плеч, легкий контур талии, бедер, и этот мимолетный контур, словно мираж, то отчетливо проявлялся, то, когда Лея входила в более быстрый темп, вновь терял свою ясность.

Танец продолжался более пятнадцати минут, когда Давид увидел рядом с Леей золотисто-охристое свечение. Оно было словно рябь на потревоженной воде. Прошло еще минуты две, и у Давида заколотилось сердце – эта золотая рябь приобретала форму, пока еще неясную.

Кто же появится сейчас перед ним? Кого он увидит?

Пляшущее серебристо-золотое свечение набирало плотность. И вот Давид стал уже различать нечто, что повторяло движения юной танцовщицы… Это была птица! Да, да, именно – птица! Однако птица, не имеющая ничего общего с обитательницами земного неба, но – феерическая, сказочная! Ее крылья были сродни лебединым, а перья, покрывавшие гибкое тело, походили на пестрые одежды восточной танцовщицы. В ней было нечто столь совершенное, что только могла породить безграничная человеческая фантазия! Птица двигалась стремительно, порывисто взмахивая крыльями, словно силясь взлететь. Эти движения были наполнены такой страстью, что, казалось, не взлети она сейчас, то упадет бездыханная…

Все это продолжалось не более пяти минут, когда Давид увидел, что птица отрывается от земли. Еще несколько мгновений, и… вдруг резкий крик оглушил Давида, вывел его из оцепенения. Видение исчезло, и зала погрузилась во тьму.

Давид не смел пошевелиться. Прошло минуты три, пока с пола не послышался легкий шорох и стон… Лея тяжело поднялась и, не включая света, вышла из залы.

7

Они остановились милях в десяти от города, недалеко от обрыва над диким пляжем, под раскидистым дубом, что выстроил среди яркого солнечного дня целый замок из ультрамариновой тени.

Пиджак Пуля, беспечно разбросав рукава, примостился на кусте шиповника. Карл Пуливер, всю дорогу сидевший на козлах, разминал плечи, когда Давид, заботливо разгружавший корзины, хлопнул себя по лбу:

– Вот болван! Тупица! Олух! – Он поглядел на друга. – Я оставил дома вино. Представляешь?

– Да-а, – разочарованно протянул Пуль. – Ты болван, тупица и олух.

Лея, согласившаяся на эту поездку вдруг, лишь в последнюю минуту, осталась к известию равнодушной и направилась к обрыву.

– В двух милях отсюда есть деревушка, – сказал Пуль. – Там можно купить вино.

– Я съезжу, – вызвался Давид. – Только я плохо знаю дорогу…

Пуль махнул рукой:

– У меня выйдет быстрее.

Он уехал. С океана – неспокойного, шумного, сверкавшего золотом на солнце – дул теплый порывистый ветер. Пенные валы наперегонки бежали к берегу, размывая песчаный пляж внизу под обрывом.

Далеко слева осталась Пальма-Ама…

Давид сам расстелил скатерть. Расставив посуду, выложил фрукты, сыр, ветчину; протер полотенцем бокалы.

И только затем оглянулся…

Лея, от белого платья которой, пропитанного солнечным светом, слепило глаза, уже разулась и теперь стояла босиком на желтом песке. Держа в одной руке шляпу, от которой тянулись до самой земли две алые ленты, а другой сделав над своими глазами козырек, она смотрела в сторону океана.

Давид осторожно поднялся с колен… Едва пальцы его коснулись ее плеч, Лея, одним порывом, обернулась.

– Пожалуйста, молчи, – закрывая ему ладонью рот, прошептала она.

Он подхватил Лею на руки. И оглянувшись на кустарник, только что захлестнувший Пуля, понес ее, отчего-то прятавшую лицо, под тень старого дерева. Туда, где их не смогли бы увидеть с дороги.

…Слушая, как в траве низко гудит шмель, Давид долго смотрел на Лею – нежную и трогательную в своей наготе: на рассыпанные среди синих анемонов и вереска рыжие волосы; на локти заброшенных вверх рук и ладони, сейчас закрывшие ее глаза; на полуоткрытые влажные губы и совсем еще юную грудь; на две линии, стремившиеся обрисовать ее гибкую, сильную талию и разойтись, влиться в бедра; на поднятое колено и ногу, которой она закрылась…

Взорвавшись оглушительным басом, из травы вырвался шмель, описал над ними почетный круг и, взяв курс на ближайшую поляну, быстро потонул в сонных потоках солнца и высоких, изнемогавших от жары зарослях папоротника.

Расцепив руки, Лея открыла глаза и улыбнулась ему. Потянувшись к ней, Давид прижался к ее колену щекой.

– Искупаемся? – предложил он.

Заметно краснея, Лея спросила:

– Прямо так?

– А почему бы и нет?

– Но если нас увидят?

– Мы одни. Только давай поспешим – Пуль скоро вернется.

Давид заметил, как тень пробежала по лицу девушки: мысль о Пуле неожиданно нарушила их одиночество. Но через несколько мгновений Лея протянула ему руки:

– Неси меня.

Отъехав на полмили, Карл Пуливер выругался, подумав, что он ничем не лучше своего друга. Так они и к вечеру не сядут за стол! Его деньги остались в кармане пиджака, который он с таким облегчением швырнул на куст шиповника.

Не оставалось ничего другого, как повернуть коляску назад.

Пуль проезжал по склону, где дорога выходила к самому берегу, прорываясь сквозь заросли папоротника. Впереди, внизу, недалеко от кромки песка, среди катившихся к берегу волн, он увидел две фигурки – мужчины и женщины. Пуль мог бы поклясться, что эти двое, крепко сцепившись в воде, любили друг друга…

Коляска Пуля катилась все медленнее – он сдерживал лошадь. Хоть и далекое, зрелище волновало его. Может быть, если прислушаться, за слабым шумом волн можно было услышать их голоса? Интересно, подумал он, видят ли Давид и Лея этих двоих? Видят ли они…

Чувствуя, как сердце его вдруг, непривычно сжавшись, отчего-то норовит выкатиться наружу, Пуль натянул вожжи…

…Ее колени отпустили его, она соскользнула вниз, коснулась ступнями песка…

Они стояли по пояс в воде. Поцелуй их размыл очертания всего, что было вокруг. Одни только крики чаек, порывисто рассекавших крыльями воздух, нарушали их забытье.

Давид провел ладонью по мокрым волосам Леи. Плечи девушки были усыпаны каплями морской воды – и в каждой набухшей бусинке искрилось солнце.