Книга Войны Митридата - Михаил Елисеев

К решительному приступу Луций Корнелий подготовился особенно тщательно, а когда всё было готово, дал сигнал идти в атаку. Тысячи римлян побежали к городу, одни приставили лестницы к укреплениям и стали карабкаться наверх, другие стали подкапывать стены. Упорного сопротивления легионеры на этом участке обороны действительно не встретили, потому что защитников было очень мало. Да и истощены афиняне были до последней степени. Поэтому римляне без труда перевалили через гребень стены и хлынули в беззащитный город. Часть легионеров осталась на месте и начала торопливо срывать до основания стену между Пирейскими и Священными воротами, поскольку через этот пролом проконсул должен был торжественно вступить в город.

В ночь на 1 марта 86 г. до н. э. завоеватель вступил в поверженные Афины: «Грозный, под рев бесчисленных труб и рогов, под победные клики и улюлюканье солдат, которые, получив от Суллы позволение грабить и убивать, с обнаженными мечами носились по узким улицам. Убитых не считали, и вплоть до сего дня лишь по огромному пространству, залитому тогда кровью, судят об их множестве. Ведь, не говоря уже о тех, кто погиб в других частях города, только резня вокруг Площади обагрила кровью весь Керамик по самые Двойные ворота, а многие говорят, что кровь вытекла за ворота и затопила пригород. Но сколь ни велико было число людей, погибших насильственной смертью, не меньше было и тех, что покончили с собой, скорбя об участи родного города, который, как они думали, ожидало разрушение» (Плутарх).

О том беспределе, который творили озверевшие победители, рассказывает и Аппиан. Становится просто жутко, когда читаешь эти строки. «Сулла ворвался в город, и в Афинах началось ужасное и безжалостное избиение. Ни бежать они не могли вследствие истощения, ни пощады не оказывалось ни детям, ни женщинам – Сулла приказал всех попадавшихся на пути избивать в гневе на их поспешный и нелепый переход на сторону варваров и раздраженный их неумеренными оскорблениями. Очень многие, услышав об этом приказе, сами бросались к убийцам, чтобы они скорее выполнили свое дело». Вот оно, истинное лицо римских завоевателей, вот что они несли тем народам, которые хотели просто жить по своим законам и обычаям. Не желали подчиняться воле сената. Город захлебнулся в собственной крови, и тяжёлые сандалии легионеров растоптали остатки греческой свободы. А учитывая маниакальное стремление проконсула овладеть Афинами любой ценой, то можно представить, как он повёл себя, когда это произошло. Свирепость и жестокость Суллы были общеизвестны.

Пламя бушевало над Афинами, тысячи людей бежали от огня, и тогда римский командующий распорядился тушить пожар. Не потому что хотел спасти город, а потому что в огне могла сгореть и желанная военная добыча: «Сулле удалось остановить пожар города, но зато он отдал его на разграбление войску» (Аппиан). Всё как всегда – Карфаген и Коринф, Сиракузы и Амбракия, десятки и сотни других, более мелких городов. Теперь к ним добавились Афины. Город Тезея и Солона, Фемистокла и Перикла пал под ударами варваров с запада и был полностью разграблен. Хорошо, что с землёй не сровняли, и мы до сих пор можем любоваться наследием великой греческой культуры. А могли разрушить до основания и распахать плугом.

Кровавая бойня была прекращена только тогда, когда Сулла, по словам Плутарха, «пресытился местью». Войскам был необходим отдых, легионеры устали от грабежей, насилий и убийств, но Акрополь ещё не был взят, там заперлись те, кому удалось спастись. Отступая, Аристион распорядился поджечь Одеон и таким образом лишил римского полководца деревянного материала, который был необходим для штурма последнего оплота афинян. Осаду Акрополя Сулла поручил вести военачальнику Куриону, а сам с отдохнувшими легионами выступил на Пирей. Проконсул жаждал взять реванш у понтийского стратега за своё недавнее поражение.

По сообщению Плутарха, осада афинской твердыни войсками Куриона продолжалась довольно долго, и лишь страшная жажда вынудила сдаться последних защитников города. Ближайшее окружение Аристиона, а также всех должностных лиц, и тех, кого подозревали в совершении преступлений против римлян, Сулла распорядился казнить. Акрополь, как и город, был разграблен, поскольку консул оставался верен своим принципам. Что же касается бывшего философа-эпикурейца, то римский командующий какое-то время таскал его за собой, а потом приказал отравить, поскольку война закончилась и Аристион перестал представлять для Суллы интерес. Что же касается сведений о том, что Аристион и Архелай ненавидели друг друга, то такое вполне могло быть. Афинянин мог считать, что понтийский стратег не делает ровным счётом ничего для спасения его родного города, а Архелай, в свою очередь, мог думать, что Аристион требует от него слишком многого и лезет не в свои дела.

* * *

Архелай решил, что с падением Афин оборона Пирея потеряла стратегический смысл, и стал готовиться к эвакуации гарнизона. Было ли это решение верным? Скорее всего, что нет. Дело в том, что продолжая оборонять порт, стратег в буквальном смысле брал своего врага за горло. Сулла не мог увести легионы из Аттики, поскольку в этом случае ничего не могло помешать Архелаю вернуть Афины под власть Митридата. Разделить свои войска и часть их оставить в городе проконсул тоже не мог, поскольку римляне понесли страшные потери, и такое разделение было для них смерти подобно. Но и продолжать осаду Пирея для Суллы было опасно, поскольку из Македонии шла ещё одна вражеская армия, а снабжение легионов оставляло желать лучшего. Ведь в захваченных Афинах продовольствия не было! А гарнизон Пирея так бы и получал снабжение по морю. Но Архелай принял другое решение и совершил первую крупную ошибку в этой войне.

Однако Сулла не подозревал о планах стратега и решил снова атаковать порт. Архелаю это сражение было абсолютно не нужно, он и так готовился покинуть Пирей. Однако был вынужден дать бой проконсулу. Римский командующий был настроен решительно и сразу задействовал все средства для штурма – метательные машины и тараны, осадные навесы и подкопы. Появились проломы, и римляне проникали за черту укреплений. Но вся территория внутри была перегорожена и перекопана, а понтийская тяжёлая пехота при поддержке мобильных войск успешно отражала натиск врага. Сулла старался атаковать непрерывно, постепенно вводя в бой свежие когорты и наращивая мощь наступления, лично появлялся на самых опасных участках сражения и вёл легионы вперёд.

Стратег же, напротив, постепенно отводил свои войска по направлению к сильно укреплённой приморской части Пирея – Мунихию, которая омывалась волнами моря и была недоступна для римлян вследствие отсутствия у них кораблей. Там Архелай и закрепился. И пока Луций Корнелий бесновался, будучи не в силах продолжать атаки, стратег продолжил подготовку к эвакуации. Архелай полагал, что война в Элладе вышла на новый виток, и поскольку римскую армию уничтожить в Аттике не удалось, то теперь основным полем битвы становится Центральная Греция. Покинув Пирей непобежденным, полководец Митридата взошёл на палубу корабля, и понтийский флот, выйдя из гавани, взял курс на север. Путь кораблей лежал к берегам Фессалии, где Архелай хотел объединить свои отряды с идущей из Македонии армией.

Что же касается проконсула, то озверев от понесённых потерь и поражений, которые он потерпел, штурмуя Пирей, Сулла сжёг порт дотла, «не пощадив ни арсенала, ни верфей, ни какое-либо другое из прославленных строений» (Аппиан).