Книга Меня зовут Лю Юэцзинь - Чжэньюнь Лю

– Отстань уже от меня. Тебя побили, а меня нет?

Хань Шэнли, не зная, плакать ему или смеяться, ответил:

– Ты все перепутал: хоть нас обоих и избили, но по разным поводам. И вообще, хватит об этом, лучше скажи, когда долг отдашь?

– Без своей сумки я не жилец, а ты мне про какие-то деньги толкуешь.

Вот и весь разговор. Так что Хань Шэнли было без толку приставать к Лю Юэцзиню. Как бы жестоко с Хань Шэнли не обращались синьцзянцы, тот не мог тратить свое время на Лю Юэцзиня. Стоило признать, что тот превратился в голодранца и теперь от него не было никакого прока. В первостепенные обязанности Хань Шэнли входил ежедневный промысел на улицах, после чего всю выручку он нес синьцзянцам. Однако задача приносить по две тысячи в день оказалась невыполнимой. Когда срок выплаты подходил к концу, синьцзянцы пристали не только к Хань Шэнли, но и к его поручителю Лао Гао, что держал ресторанчик хэнаньской кухни. Лао Гао их боялся, поэтому со своей стороны тоже стал стращать Хань Шэнли. Тот его уговаривал:

– На кой тебе вообще сдался твой гребаный ресторан? Давай сбежим вместе, так мы оба освободимся!

Лао Гао злился еще больше:

– Знай я раньше, что такое случится, никогда бы не стал твоим поручителем. За свой ресторан, хоть он и маленький, я плачу сумасшедшие деньги. За три года аренды я отдал семьдесят две тысячи. Неужто ты думаешь, что я ради твоих двадцати тысяч должен потерять семьдесят две? – Метнув взгляд в сторону Хань Шэнли, он добавил: – Я ведь эти деньги тоже у родственников занял.

К седьмому дню Хань Шэнли возвратил лишь три с лишним тысячи, между тем у него оставалось лишь три дня. В обычной ситуации такой улов превзошел бы ожидания Хань Шэнли, но тут он попал в лапы синьцзянцев, которые считали, что тот специально издевается над ними. Ладно бы он не мог возвратить им долг, но раз он упрямился, считали они, это усложняло дело. Вечером седьмого дня к Хань Шэнли заявилось несколько синьцзянцев, которые привели с собой поручителя Лао Гао. Без всяких разговоров они снова разбили Хань Шэнли голову. Сказав, что это всего лишь предупреждение, они добавили, что если он закроет долг в шестнадцать с лишним тысяч юаней через три дня, они разойдутся по-хорошему в противном случае разговор будет иной. Тут один из синьцзянцев достал нож и пригрозил Хань Шэнли:

– Понятное дело, что сам ты можешь и сбежать. – Тут же, повернув нож в сторону Лао Гао, он продолжил: – Мы вырвем ноги у твоего сына и пустим на шашлыки.

Перепуганный Лао Гао, не считаясь с жутким положением Хань Шэнли, который истекал кровью, закричал:

– Хань Шэнли, ты все слышал, не приноси мне беды!

Синьцзянцы и Лао Гао ушли, а Хань Шэнли в очередной раз отправился в больницу накладывать швы. На следующее утро он снова вышел на промысел. Поскольку на голове красовался бинт, ему пришлось нахлобучить сверху бейсболку. Вчера синьцзянцы отделали его похлеще, чем восемь дней назад. Не сказать, что он потерял много крови, но ран было больше. Если в прошлый раз раны было две, то сейчас – пять, если раньше ему наложили восемь швов, то сейчас – пятнадцать. Одна из ран оказалась прямо на лбу. Хотя Хань Шэнли и натянул кепку пониже, из-под нее все равно торчала повязка. Такая броская внешность была явной помехой для воровского промысла. Разумеется, это не значило, что все раненые – подозрительные типы, но такого рода прикид легко привлекал внимание. Всякий прохожий задерживал на нем взгляд, так что даже если его и не считали за вора, у него отнимали саму возможность воровать. Даже если у него появлялись все три слагаемых успеха – подходящие жертва, место и время, то теперь все портил его внешний вид. Если раньше он не мог поймать момент из-за личных промахов, то сейчас такого момента в принципе не существовало. К концу дня ему удалось обворовать лишь троих, при этом дважды его засекли, поэтому Хань Шэнли пришлось спасаться бегством и расставаться с добычей. Один раз он обворовал свою жертву на улице. Пострадавшим оказался человек средних лет. Он дремал в обнимку с портфелем, прислонившись к рекламному щиту, явно какой-нибудь трудоголик. Хань Шэнли огляделся и, не заметив никого поблизости, выхватил портфель и убежал. Строго говоря, это уже было не воровство, а грабеж средь бела дня. Забежав в переулок, он открыл портфель, но денег в нем не обнаружил. Перерыв все содержимое, он не нашел ничего, кроме вороха погашенных квитанций и товарных чеков. Так что Хань Шэнли еще и навредил какому-то торгашу. На следующий день ему повезло чуть больше: он украл кошелек, в котором нашел более пятисот юаней, однако этих денег явно не хватало для погашения долга в шестнадцать с лишним тысяч. Наконец подошел последний день расплаты. Ранним утром Хань Шэнли проснулся и уселся на кровати в горьких раздумьях. Где он за один день мог достать такие деньги? Разве что ограбить банк. Но у Хань Шэнли для таких дел кишка была тонка, или лучше сказать, он просто не представлял, как это провернуть. Поскольку необходимой суммы он все равно добыть не мог, выходить на промысел не имело смысла. У него промелькнула мысль о побеге, тогда все оставшиеся проблемы легли бы на поручителя Лао Гао. Однако в Хэнани они жили в соседних деревнях, где каждый знал друг о друге все. При таких обстоятельствах можно было скрыться лишь на какое-то время, но не на всю жизнь. Или всю жизнь прятаться под чужим именем и забыть дорогу домой. Но десять с лишним тысяч все-таки не стоили того. Потом Хань Шэнли снова стал досадовать на Лю Юэцзиня, но что толку: тот тоже все еще искал свою сумку. Впрочем, его долга в три с лишним тысячи все равно бы не хватило, чтобы рассчитаться с синьцзянцами. Сидя на краешке кровати и думая обо всем этом, Хань Шэнли все больше падал духом. Вдруг он вспомнил о человеке, который, возможно, мог его спасти, и тогда он отправился к нему.

Этим человеком оказался не кто иной, как брат Цао из утиной лавки, что находилась на рынке в восточном пригороде. Он контролировал район Чаоян, а синьцзянец Лао Лай контролировал Вэйгунцунь, оба были главарями, поэтому Хань Шэнли решил попросить брата Цао, чтобы тот заступился за него перед Лао Лаем. Он отнюдь не собирался уходить от оплаты долга, он лишь хотел, чтобы ему дали еще месяц. Когда Хань Шэнли пришел в утиную лавку, лысый Цуй, Крепыш и еще несколько человек рубили головы уткам, а сам брат Цао вытянулся на своем плетеном стуле и слушал радио. У брата Цао и так-то было плохо со зрением, а тут он простудился, у него текло из носа, поэтому он вообще не открывал глаз, предпочитая вместо чтения слушать радио. По радио как раз передавали новость о новых столкновениях между Палестиной и Израилем. Палестинцы подослали своего террориста-смертника, а израильтяне нанесли удар с воздуха. Брат Цао внимательно ловил каждое слово, поэтому Хань Шэнли притаился на пороге и не смел встревать. Рассказав о жертвах и погибших с каждой стороны, диктор переключился на другую тему и стал приводить сплетни из светской жизни. Тогда брат Цао выключил радиоприемник, и Хань Шэнли, все еще стоявший на пороге, крикнул:

– Брат Цао!

Тот повернул голову на голос и, не узнав его, поинтересовался:

– Кто это?

– Это Шэнли из провинции Хэнань, пришел к тебе на поклон.