Книга Свинпет - Валерий Пушной

— Рубани, рубани, Ванька, по зыркам! — дернулся лихорадочно.

Малкин не двинулся, понимал: начнет тот, у кого первого сдадут нервы. Помнил: с рассветом волки обернутся в горожан. Стало быть, чем дольше стояние — тем короче волчье время. По щеке что-то поползло, смахнуть бы, но Малкин терпел. То ли жук, то ли паук крутил свои виражи. А в траве или вьюн, или змея обвивали ноги. Пальцы на эфесе меча затекли, холодные глаза волков леденили.

Звери не выдержали. Две из четырех светящихся точек медленно двинулись в обход. Оставшиеся две внезапно метнулись высоко вверх. Малкин, не различая в темноте волчьего туловища, брошенного зверем в прыжок, инстинктивно пригнулся и занес меч над головой. Острие, как в масло, вошло в брюхо волку, распарывая вдоль. Зверь рухнул сзади людей, издавая предсмертный выдох.

Ванькины спутники машинально присели. И в тот же миг сбоку прыгнул другой волк. Интуиция бросила Малкина к светящимся точкам, лезвие меча полоснуло по шее зверя, отсекая голову.

Все смолкло. Лесная тишина возвратилась. Малкин прислушался к ней и тихо произнес:

— Уходим, пока нет других волков. Звери далеко чуют запах крови.

Снова пошли наугад, выбрались из леса с надеждой, что скоро утро начнет разгонять ночные кошмары. Но ночь цеплялась за землю, а надежда вновь наткнулась на несколько пар злых сверкающих глаз.

Волки охватывали людей с двух сторон. А на горизонте, наконец, задергался предродовыми схватками приближающийся рассвет. Глазам приоткрылись смутные туловища зверей, хотя еще плохо видно было, как вздыбилась шерсть и оскал обнажил пасти.

Самый крупный волк застыл перед Малкиным, вытянул вверх морду и завыл протяжно и леденяще.

Этот вой мощно острыми клиньями вошел в ушные раковины Катюхи, пробил тело мурашками мокрого пота. Она машинально прибилась к Ваньке.

Сашка за все время скитаний по Свинпету привыкла к волчьему вою, тем не менее душераздирающий, несущийся из черной пропасти ночи, вой не был обычной угрозой, он расколол надвое мозг, нес в себе смерть, и ничего кроме смерти. Сашкина решимость заколебалась и заставила тоже придвинуться к Малкину.

У Раппопета свело скулы и заскрипели зубы, нападение могло произойти в любую секунду, а врага толком не видать. Только волчий дух, терпкий, ядовитый, разъедающий ноздри и скребущий по горлу. Если это конец, то отвратно, что сознание унесет в неизвестность бытия тошнотворный звериный запах. Раппопет, как в схватке с чудовищем, был будто приперт к стенке, ногой нащупал сухую ветку, потянулся, приседая, забыв о ноже в руке.

Лугатик прижался к земле, желая, чтобы мгла скрыла его от волков, словно черный плащ капуцина. Не двигался с места.

Волки подхватили вой вожака, усиливая многократно. Он забивал уши, потрошил черепа, рвался под одежды, забирался под кожу, драл позвоночники.

Малкин превратился в один налитой мускул. Вот вожак зверей выгнул спину и в прыжке оторвался от земли, увлекая за собой остальных. Меч в руках Малкина со свистом разорвал плоть воздуха, опережая волков.

Кровь, кишки, клацанье, оскалы, рычание, предсмертное скуление, судороги. Все смешалось.

Но когда над головой последнего оставшегося в живых зверя нависло раскаленное лезвие меча, по далекому горизонту пробежала первая полоска света, и волк превратился в горожанина. Стоял на четвереньках, неестественно выворачивая голову и ловя осатанелым взглядом страшный меч.

Малкин в последний миг успел отвести лезвие. Оно чиркнуло по волосам горожанина, отсекая клок, и зазвенело, останавливаясь и остывая. Горожанин по-звериному выгнул спину, сбивчиво дыша, и начал подниматься на ноги.

— Тебе повезло! — крикнул разгоряченный Малкин. — В рубашке родился.

Горожанин не ответил.

— Родилась, — поправила Сашка.

По вершинам деревьев заклубился серый рассвет, опускаясь вниз, прогоняя духов ночи и очерчивая предметы, и Ванька только теперь разглядел перед собой девушку, облаченную в короткую накидку. По телу пробежала испарина. Молодая горожанка коснулась ладонью головы в том месте, где был отсечен клок волос, и посмотрела на меч, как завороженная, тупо и жадно.

— Страшно? — зло усмехнулся Малкин. — Сами на рожон полезли.

— Неймется всякому, — разнеслось в ответ.

— Дура, подохнуть вам неймется, — поморщился Малкин, тыльной стороной ладони вытирая пот со лба. — Прете в тартарары, как на пожар. Целуете задницу Философу, вместо того чтобы насадить ее на кол.

Горожанка механически закивала головой, показывая зубы в неприятной полуулыбке:

— Философ сказал: «Никому нет места там, где нет места никому». Как это справедливо.

— Глубоко мыслит ваш Философ, — с сарказмом сплюнул Малкин, рассматривая горожанку вприщур. — Кто вы больше для него, волки или люди? Или ни то ни другое? Может, пора послать Философа подальше и показать пример собакам? Вот это было бы справедливо.

— Да, да, вы правы, как Философ, собаки уродливы и гнусны, — взахлеб подхватила горожанка аффектированным тоном.

— Не городи, замороченная! — оборвал Малкин. — Нашла, с кем меня сравнивать, — нахмурился.

Духи ночи медленно отступали, цепляясь длинными, еще расплывчатыми тенями за все. Лица людей явственнее проступали из рассветного сумрака, горожанка упорно прятала свое лицо, низко опускала голову. Ванька глянул на Сашку:

— Потолкуй с этой очумелой, может, у тебя лучше получится.

Сашка выдвинулась к горожанке, ее голос был хорошо знаком, и фигура, пухленькая, с крутыми бедрами и прямой осанкой, напомнила о сумасшедшем доме. Решительно позвала:

— Анька! Хватит придуриваться! Я узнала тебя. Я давно раскусила, что ты из ветеринарной службы.

Та подняла голову, прикрыла веки:

— Небо в змеях, змеи под ногами, ноги в облаках.

— Говори, чтобы всем было понятно, — потребовала Сашка. — Ты хорошо обучена нашему языку.

Анька недовольно затопталась на месте, привычно сделала шаг назад и только после этого сиплым глухим голосом выдавила:

— Что тебя погнало к собакам, Сашка? Для чего ты убежала из сумасшедшего дома? Разве тебе было плохо у нас?

— Я помню слова Философа, — съязвила Сашка, — «Плохо все, что плохо, но хорошо, что плохо, где плохо».

— Философ прав всегда, — с вызовом выдохнула Анька. — «Как не холь собаку, от нее не станет пахнуть волком».

— Мы ищем Карюху, — перевела разговор Сашка. — Ты прилепилась к ней во время побега и, я уверена, завела в клетку по ветеринарной разработке. Где она теперь? Не пытайся выкручиваться, я уверена, ты знаешь. Будешь врать — сама перегрызу тебе глотку, хоть я и не волчица. Просто у нас нет времени разводить бодягу с тобой, заниматься уговорами. Будь уверена, Ванькин меч занесен над твоей головой. Вы, горожане, хотя и не цените жизнь, но подыхать волку, не окропив землю собачьей или человеческой кровью, позорно. Знаю, что ты бы сейчас с удовольствием вырвала мое горло, и тогда пусть меч отсечет твою голову. Однако не надейся. Ни я, и никто из нас не доставит тебе такого удовольствия. Ты у нас в руках, и ты видела, как мы поступаем с волками, когда они переходят грань. Не переходи эту грань, Анька, иначе позора тебе не миновать. А ведь ты не хочешь, чтобы Философ проклял твой дух, когда тело останется без головы. Проклятый дух — это скиталец по черным пустыням черных глубин черного пространства, не нужный даже самому себе. Смерть духа в его проклятье. Страшно стать духом-скитальцем. Поэтому у тебя один выход сейчас — отвести нас к Карюхе.