Книга Куда пойдет Путин? Россия между Китаем и Европой - Александр Рар

Павел сидит за рулем своей машины, служащей ему в качестве нелегального такси. За 300 рублей он готов отвезти гостя с вокзала в гостиницу. 55-летний физик не относится к тем, кто выиграл от реформ. Во время перестройки он закончил Курчатовский институт, но долго не мог устроиться на работу. «Просто я был слишком честным, — говорит он, — в России только вор может чего-нибудь добиться». Павел руководит собственным конструкторским бюро, которому, правда, не хватает хороших заказов. Он — вдовец, имеет взрослую дочь, так вдвоем они и перебиваются. В СССР не было частной собственности. «После развала Советского Союза люди, имевшие определенную жилплощадь, получали ее в подарок от государства, — бормочет Павел, умело ведя машину сквозь плотное московское движение, — но половина новых владельцев не в состоянии содержать свои квартиры в порядке». 60 % жилья в стране находится в аварийном состоянии. И хотя государство до сих пор субсидирует квартиры, именуемые коммуналками, правительство вот уже 20 лет ищет выход из положения. Сервисные коммунальные службы были приватизированы с целью обеспечения качественного технического обслуживания домов. Однако, как повсюду в России, жилищные конторы брали деньги, но не инвестировали их в новую инфраструктуру. «Я говорю не о провинции, я говорю о Москве, — кипятится Павел. — В некоторых жилых районах на окраинах месяцами нет воды, а летом, напротив, идет кипяток желтого цвета, пользоваться лифтом — риск для жизни, а на последних этажах протекает потолок. После приватизации национального энергетического сектора электричество стало дорогим. Во многих домах батареи не отключаются. Температура в квартирах регулируется открыванием и закрыванием окон. Сколько энергии расходуется при этом зря! Квар-; тиры в новых домах ничем не лучше, — возмущается мужчина за рулем. — Люди платят нереальные суммы, а потом замечают, что во время ремонтных работ были украдены строительные материалы. В итоге новые квартиры имеют те же недостатки, что и старые».

Договориться о встрече с Виктором в Москве непросто. 60-летний мужчина постоянно занят, пишет и публикует одну книгу за другой. Раньше книги печатали на плохой бумаге и таким мелким шрифтом, что их можно было читать только с лупой. Сегодня буквы крупные, в книгах размещены огромные картинки, и они весят — без преувеличения — пять килограмм. Они не вмещаются в чемодан, и Виктора просят послать их по почте. Во время перестройки Виктор был лидером одной консервативной партии. Ему не надо ломать голову над тем, как прокормить своих шестерых детей, свою бывшую и настоящую жену. В 90-е, благодаря контактам в армии, ему удалось продать в одну развивающуюся страну грузовое судно. С заработанного миллиона он может еще долго жить. Виктор неохотно покидает родину — стерильная и сытая жизнь в Европе ему не по нутру. В России он окружен многочисленными друзьями-философами, религиозными писателями и художниками, с которыми вот уже 20 лет он строит планы преобразования России в монархию. Проблема: продолжатели рода Романовых давным-давно вымерли в эмиграции, дальнему родственнику последних царей излома Гогенцоллернов, который регулярно посещает страну, но едва говорит по-русски, не хватает легитимации. Самозваным аристократам сегодняшней России место, скорее, в театре комедии, чем на троне. Россия — особенная цивилизация, на нее возложена святая миссия — изменить мир к лучшему. Виктор считает, что для этого ей необходим символический глава — монарх. Но сначала нужно победить коррупцию, которой заразила страну либеральная западная экономическая модель. Западные политики точно знают, в каких иностранных банках и на каких счетах сегодня правящая российская элита хранит украденные деньги. Запад должен закрыть эти счета, как он это сделал в случае с африканскими деспотами, а потом выставить политические условия. Таким шагом Запад смог бы развеять возникшее среди российского народа в 90-е годы недоверие. Для наших постсоветских руководителей нет ничего святого, — жалуется Виктор. После отказа от марксизма их единственная жизненная цель — достичь богатства, вывезти его за пределы страны и ни с кем не делить.

Оксана предается лени на террасе своей испанской виллы. Середина недели, ее никто не посещает, потому что все должны работать. Оксана размышляет, не поехать ли на шопинг, но сразу же отвергает эту идею — слишком жарко. Ее отец был директором одной государственной фабрики на Урале. В советскую эпоху он управлял 5 тысячами рабочих. После развала Советского Союза каждый гражданин России получил так называемый ваучер — фабричную акцию — в подарок от государства. Ее можно было продать, чтобы сразу получить наличные или дополнительно купить акции, увеличив, таким образом, свою долю в предприятии. Оксанин дядя на первом же углу обменял свой ваучер на бутылку водки и остался ни с чем. Оксанин отец, напротив, с помощью ложных обещаний скупал ваучеры у своих рабочих, пока не сделался настоящим владельцем фабрики. Однако вместо того, чтобы взять кредиты, сохранить рабочие места и производство, он продавал дорогостоящее оборудование до тех пор, пока фабрика не стала банкротом. Не дожидаясь того, чтобы кто-нибудь привлек его к ответственности, он сел в самолет и улетел в Испанию — с чемоданом долларов. На солнечном побережье Средиземного моря он купил виллу, вызвал к себе свою семью и жил, пока хватало денег, в роскоши и довольствии. Ему никогда не было скучно в Коста Бланка, так как в окрестностях этого курорта поселились многочисленные «новые русские». Однако Оксанин отец умер от инфаркта, а его 32-летняя дочь, обеспеченная солидным банковским счетом, теперь сидела у бассейна, не зная, что делать со своей жизнью. Она уже сыта по горло кокаином и коктейлями на вечеринках, яхтами в открытом море. Постоянно меняющиеся любовники ей тоже смертельно надоели: в финансовом плане они были гораздо хуже обеспечены, чем она, и она таила в душе подозрение, что мужчины охотятся только за ее деньгами. Завязывать отношения с кем-нибудь из «новых русских» было небезопасно. Хотя они мотались между Россией и Испанией туда-сюда, всегда привозя домой огромные суммы денег, жизнь их была полна риска. Их часто шантажировали, их детей похищали, были случаи, когда убивали их жен или любовниц. Оксана решила стать бизнес-леди и продавать испанские виллы. А может, все же закадрить какого-нибудь миллионера?

Каждый русский знает ведущего телевидения Максима. Журналист ведет одно из популярнейших политических ток-шоу страны. Передача хоть и записывается заранее, однако никогда не подвергалась цензуре, заверяет он. Его профессиональная этика отличается от медийной работы его западных коллег. На Западе СМИ — «четвертая власть». Они так могущественны, критичны и независимы от правительства, как никогда прежде. Сегодня западные СМИ продвигают глав государств, правительства и парламенты, навязывают общественности определенные модные темы и испытывают удовлетворение, если удается «сбить» популярного министра. Политики гоняются за журналистами, дерутся за участие в ток-шоу, останавливаются у каждого протянутого к ним микрофона. Главное — профилировать, маловажное превратить в важное. В конце концов, это СМИ, которые поднятием большого пальца вверх утверждают правительство или, опустив его вниз, наказывают. В России все выглядит иначе. Хотя по сравнению с Советским Союзом уже нет прямой цензуры, и существует официальная свобода мнений, однако на критику государственной власти до сих пор наложено строгое табу. Гражданские приличия требуют поддерживать правительство в его деятельности. Во время политических прений между Медведевым и Путиным в российских редакциях царили страх и дезориентация. Один неправильный шаг мог стоить главному редактору его места. Причина самоцензуры СМИ лежит в их общественном восприятии. Опросы общественного мнения показывают, что большинство русских против независимого освещения событий, предпочитая ему журналистику, поддерживающую национальные интересы и стабильность государства. Слушатели и телезрители имеют возможность, не выходя из дома, дать оценку участникам дискуссий ток-шоу Максима и других передач посредством sms-голосования. При этом в меньшинстве всегда остаются выразители либеральных точек зрения. На российском телевидении царит больший плюрализм мнений, чем на Западе, — в темах, не касающихся политики. Обсуждение социальных и экологических вопросов проводится острее, чем на Западе. Максиму едва за 40. 90-е годы он вспоминает не как время освобождения от тоталитаризма, а как период анархии. Нет, во второй раз Россия не должна развалиться. На него, как манипулятора общественным мнением, возложена личная ответственность за стабильность в обществе.