Книга Обреченная - Элизабет Силвер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не хочу больше бегать, – сказал он не задумываясь. – Веришь или нет, но я изменился.
Я услышала, как он глотает какую-то жидкость. Вода? Сок? Пиво?
– Где ты сейчас?
Где-то слабо звякнул колокольчик.
– Я в «Бар-Подвале», – ответил Калеб. – Ты не могла бы встретиться со мной здесь?
– Я мерзну. Я не выйду из дома.
Я держала сотовый в левой руке, откусывая заусенец с правого большого пальца. Он оторвался чуть дальше, чем нужно, и начал кровить. Маленькие речки потекли по складкам моей руки, как красные притоки.
– Пожалуйста, – сказал отец.
– Разве ты не готовишься к торжественной встрече Нового года вместе с Сарой или как там еще? – спросила я.
– Пожалуйста, – повторил он. – Ты нужна мне.
– Ну-ну, Калеб.
– Прошу тебя, Ноа!
Не знаю, может, надрыв в его голосе или какая-то дрожь заставили меня поверить, что ему и правда во всем мире больше не к кому обратиться. Я подождала немного – достаточно долго, чтобы он успел трижды стереть пот со лба – и сдалась.
– Ладно. Я иду.
Я схватила свою сумку, надела ее через плечо, как герлскаутский шарф, накинула сверху черную стеганую пуховку и дополнила наряд красным шарфом, красными перчатками и лиловой шапкой – все это благодаря моему новому доходу от Марлин. Все время, пока я лихорадочно одевалась, словно от этого зависела жизнь моего отца, в моей голове, как сигнал тревоги, звучал телефонный звонок. В моем подсознании выла сирена, как будто я заранее точно знала, что должно случиться. Как в кино, когда саундтрек со скрипичным тремоло предшествует очередному событию. Даже если саундтрек велит иначе, мы все же входим в темную комнату. И все равно говорим тем, кого любим, что сейчас вернемся. Все равно едем домой в одиночку, когда из-за грозы отключается все электричество.
Мой саундтрек звучал телефонным звонком у меня в голове, когда я выходила из дома. Он звучал, когда я села в метро и проехала до Жирард-стрит, где вышла на том самом углу, на котором впервые заметила человека-тень. После этого прошла несколько кварталов, пока не увидела висящие теннисные туфли и «Бар-Подвал». Буквы над входом по-прежнему были канареечно-желтыми, как и в тот день несколько месяцев назад, когда я бежала сюда.
Дверь была заперта, и на окне виднелась вывеска: «Извините, мы закрыты». Я постучала в дверь и заглянула в окно через щелочку в жалюзи, где была выломана одна планка. Мой отец одиноко сидел на стуле, дрожа и обхватив себя руками, словно в смирительной рубашке. Он не брился несколько дней. На его шраме волосы не росли, и на мгновение этот шрам показался мне негативом усиков Чарли Чаплина. Разрозненные образы фетиша моей мамочки времен моей начальной школы всплыли у меня в мозгу.
– Папа? – крикнула я сквозь стекло, постучав в дверь. – Эй?
Калеб поднял голову и бросился открывать.
– Ну что за хрень тут творится? – спросила я.
– Сядь. Пожалуйста, сядь.
Я не стала снимать куртку и сумку под ней. Мои глаза обшаривали бар. Он был безлюден, как всегда, но на этот раз такая пустота пугала.
– Идем. – Отец дернул меня за руку, пытаясь затащить меня в задний кабинет.
– Нет-нет-нет, – сказала я. – Я туда не пойду.
Но Калеб потянул сильнее.
– Я должен кое-что тебе показать. Потому и позвал тебя.
– Я думала, ты позвонил, потому что тебе нужно выплакаться, какой ты плохой папаша, и потому что ты понял, что вот-вот повторишь свою ошибку.
Отец кивнул и пробежал пальцами по щетине, но все равно продолжил тащить меня в ту комнату.
– Прекрати! – рявкнула я. – Кто знает, какая еще у тебя там контрабанда! Я не собираюсь перевозить наркотики.
Нервный смех вырвался из его груди, как неожиданно вылетает изо рта резинка.
– У тебя ровно одна минута, чтобы рассказать мне, зачем ты вытащил меня из теплой квартиры на мороз, – потребовала я.
– Ладно, ладно, – сказал Калеб, снова подняв руки в этом чертовом жесте отступления. Он подошел к бару и поднырнул под деревянную перегородку, вместо того чтобы открыть ее, а затем схватил пластиковую кружку. – Пиво? Кола?
– Кончай тянуть!
– Ноа, пожалуйста! – снова взмолился папа. – Это поможет мне успокоиться, когда я буду говорить. Так пива тебе или колы? Диетического чего-нибудь? У меня есть «Маунтин дью». Я знаю, ты любишь.
– Просто воды, – сказала я.
Отец налил мне пинту воды, подлез под бар, как под какую-то адскую конструкцию, и уселся за стол спиной к двери. Я села напротив. Если в бар заглянет какой-нибудь посетитель, он увидит только мои лицо и руки и не увидит ничего, что помогло бы ему идентифицировать моего соучастника.
– Я слетаю с катушек, – сказал Калеб уже раз в пятнадцатый. Он потел, капли пота стекали по его вискам и крыльям бугристого носа.
– Из-за ребенка? – уточнила я.
Он кивнул.
– Неужели? – Я рассмеялась. – Собираешься играть со мной в молчанку после всего? Не надо рассказывать мне о двенадцати шагах, или о смерти твоей матери, или о том, что я изменила твою жизнь.
Отец отвел взгляд.
– Шутишь, да?
– Тссс, – попросил он. – Пожалуйста, потише.
– Я не хочу иметь с этим дела, – сказала я и встала.
– Пойми, я не хочу, чтобы Сара родила этого ребенка.
– Это я поняла.
– Нет, ты не понимаешь, Ноа. Я и вправду не могу иметь этого ребенка. Я вправду изменился, понимаешь? Я завел этот бар. Я наладил отношения с тобой. Если у меня будет этот ребенок, я никогда не смогу стать тебе настоящим отцом.
– Мне кажется, что для этого немного поздновато, не так ли?
– Я серьезно.
Калеб посмотрел в сторону своего кабинета, а потом снова на меня. Изо рта у него исходил гнилостный запах, какого я никогда от него не чуяла. Он, наверное, влил в себя восемь, а то и девять стаканов пива.
– Найди другую причину. Я видела вас вместе. Я видела, как вы заходили в центр планирования семьи, и ты улыбался, – сказала я. – Вы оба казались счастливыми.
Калеб поскреб свой шрам. Глаза его плавали, словно он пытался сфокусироваться.
– Она хотела прервать беременность в тот день, но я отговорил ее. Она знала, что я не хочу ребенка.
– Придумай что-нибудь получше.
– Это правда, Ноа, – сказал отец. – Я клянусь.
Я посмотрела на тяжелую деревянную дверь его кабинета. Вокруг петель виднелись трещины.
– Чего ты от меня хочешь? – спросила я.
Калеб окинул бар взглядом, прежде чем встать.
– Посиди здесь, я вернусь через пару секунд.