Книга Ты, я и другие - Финнуала Кирни

— То, что положено. Завтра повторные анализы, чтобы убедиться окончательно, и тогда станет ясно.

Потом меня четыре дня будут накачивать гормонами.

Потом процедура. Похоже на то, как сдаешь кровь.

— Можно мне прийти?

— Нет уж. Ты здесь никому не нужен. К этому времени вернется мама.

— Я бы все же хотел…

Она со смехом перебивает меня:

— А кому интересны твои хотения, а, папочка?

И бросает трубку.

Моргая, смотрю на аппарат. Хорошая новость состоит в том, что она наконец назвала меня папочкой.

Плохая — в том, что я опять вел себя как эгоистичный мерзавец.

В дверь моего кабинета стучат.

— Войдите.

Появляется Бекки; на подносе для визитных карточек у нее кофе.

— Двойной латте.

— Спасибо. Прости, что утром даже толком не поздоровался. Я бегаю из дома до офиса.

— Да, Джен говорила, что на той неделе ты участвуешь в мини-марафоне.

Уже так скоро? Я представляю, как побегу тринадцать миль в благотворительном марафоне Энтони Нолана в пользу больных лейкемией, и в ногах возникает слабость.

— Предположительно.

— А я даже автобус догнать не могу.

Знаю, это просто проявление вежливости и дружеского отношения ко второму партнеру в бизнесе.

Однако сейчас у меня нет никакого желания вести легкие необременительные разговоры. Ни с Бекки, ни с кем-то еще.

— Спасибо за кофе.

Слава богу, она понимает, что здесь ей не рады, и уходит.

Я углубляюсь в дела. На утро назначены две встречи с клиентами. Один — семейный поверенный, недовольный условиями, которые мы предлагаем его пенсионному фонду. Мэтт готов провести встречу практически без моего участия, мне нужно только присутствовать. Почему нет?

Второй клиент придет к нам впервые — что характерно, по рекомендации от Гренджеров. Мэтт думает, что это забавно. Но по мере того, как тянется утро, я осознаю: в мире для меня не осталось почти ничего веселого.

Семь тридцать шесть вечера. На улице холод и темнота.

Перед выходом я напяливаю три слоя одежды; сверху на мне светоотражающая куртка. На спине рюкзак.

Толкаю вращающиеся двери, включаю секундомер и сворачиваю влево, к набережной. У подземного перехода опять поворачиваю, бегу по мосту Блэкфрайерс, наматываю круги по узким улочкам и обратно, снова поднимаюсь на набережную. Сердце стучит ровно, в такт движению, ноги ритмично касаются тротуара На Тауэрском мосту притормаживаю, иду неспешным шагом по переходу, потом ускоряюсь и бегу в сторону автострады.

У гаража фирмы «Шелл» останавливаюсь, и меня пронзает внезапная и резкая боль в груди. Ноги слабеют.

Нагибаюсь, стараясь восстановить дыхание.

Боль из грудной клетки отдает в левую руку. Массирую и растираю ее. Меня охватывает страх. Стараясь не обращать внимания на боль, иду к двойным разъезжающимся дверям гаража. У входа на коврике сидит человек, поставив между коленями чашку. У меня мелькает мысль: «Вот бедняга, просить милостыню в такой мороз»…

И это последнее, что я помню.

Спальня родителей. Сейчас утро, и я только что поднялся к ним — сказать, что ухожу на работу. В августе я подрабатываю в «Макдоналдсе» — последнее лето перед университетом. Они оба обычно встают раньше, и немного странно, что приходится стучать в дверь, и еще более странно, что в конце концов так никто и не отвечает. Я толкаю дверь, вхожу.

И сразу понимаю: что-то не так. Здесь очень душно, как в сауне, и хочется распахнуть окно.

— Мама? Папа? Я пошел на работу.

Ни звука. Я пересекаю комнату, подхожу к окну и раздвигаю шторы. Поворачиваюсь — и вижу.

Шок, я испытываю шок. Но не удивление. Почему?

— Мистер Холл?

Открываю глаза. Крошечный фонарик движется вверх-вниз. Я морщусь.

— Уберите. Пожалуйста.

— Рад, что вы снова с нами, — говорит человек с фонариком. — Вы меня хорошо слышите?

Я слабо киваю.

— Отлично. Вы потеряли сознание — небольшой сердечный приступ. Волноваться не надо. Вас привезли вовремя. Так что неприятных последствий не ожидается, это просто первый звонок, понимаете?

Я пытаюсь осознать факт, что у меня, сорокатрехлетнего, поддерживающего себя в форме человека, случился сердечный приступ, пусть и небольшой.

— Часто подобные приступы вызываются стрессом.

Через пару дней мы с вами сядем и проанализируем причины. Может быть, вы переусердствовали с бегом? А сейчас просто лежите и отдыхайте. Мы о вас позаботимся. Кому-нибудь сообщить?

— Бен. — Мне удается разлепить губы, и я слабо шепчу: — Позвоните моему брату Бену.

Через некоторое время я прихожу в себя от того, что меня осторожно берут за руку. Открываю глаза.

— Я же говорил тебе: не надо побивать мировые рекорды.

Голос Бена. Меня накрывает волна огромного облегчения.

— Забери меня отсюда, — шепчу я.

— Ты нетранспортабелен. — Я слышу звук передвигаемого стула, и Бен оказывается совсем рядом. — Тебе здесь лежать по меньшей мере еще несколько дней, потом мы тебя заберем.

Только сейчас я замечаю, что Карен тоже тут.

— Привет, — говорит она. — Как себя чувствуешь?— Лучше всех.

— Ну и отлично.

Мой смешок переходит в кашель. Если учесть нашу последнюю встречу, Карен должна была бы пожелать мне сдохнуть.

Бен помогает сесть, стучит по спине.

Я пытаюсь восстановить дыхание.

— Что говорят врачи?

— Небольшой сердечный приступ. На приборах едва фиксируется. Так что беспокоиться не о чем. Постельный режим. У тебя высокий холестерин, но для среднего возраста это обычное дело.

— Эй, с возрастом аккуратнее, — требую я.

— Рекомендуют не перебирать с бегом.

Паршиво. Я успел полюбить пробежки — мне нравятся и физические нагрузки, и ощущение, что этим я могу принести пользу.

— Придется отказаться от участия в мини-марафоне.

Бен говорит очевидное, и я киваю.

— А Мег?

— Я ей сообщил. Уверен, она придет.

Хочу сказать брату: не рискуй ставить на кон квартиру, проиграешь, но тут на меня обрушивается тяжкая усталость.

Кажется, он это понимает.

— Мы пойдем? Вот твоя одежда. — Он показывает на большой пакет у себя в ногах. — Когда выпишут, поживешь несколько дней у Карен. Пока силы не вернутся.