Книга Гордость и гордыня - Джейн Остин

— Как жаль, что ты употребила столь резкие выражения, когда говорила про Уикхема мистеру Дарси, ведь теперь видно, что он, вероятно, совершенно их не заслуживал.

— Разумеется. Но эти злополучные обличения были естественным следствием предубеждений, которые я питала. Но мне нужен твой совет вот о чем: скажи, следует или не следует открыть нашим знакомым глаза на истинный характер Уикхема?

— Мисс Беннет помолчала, а затем ответила:

— Мне кажется, нет причины для столь безжалостного его разоблачения. А как думаешь ты сама?

— Что не следует. Мистер Дарси не поручал мне сделать его рассказ достоянием огласки. Напротив, все, что относилось к его сестре, он просил сохранить в тайне. A если я буду говорить только о прочих его низостях, кто мне поверит? Общее предубеждение против мистера Дарси настолько сильно, что попытка представить его в более благоприятном свете убьет половину добрых жителей Меритона. Это свыше моих сил. Уикхем вскоре уедет, и поэтому ни для кого тут ни малейшего значения не имеет, каков он на самом деле. Со временем все выяснится, и тогда мы посмеемся над тем, как они были глупы, что не догадались раньше. Пока же я ничего об этом говорить не стану.

— Ты совершенно права. Если сделать его ошибки достоянием гласности, это может бесповоротно его погубить. Сейчас он, возможно, сожалеет о том, что сделал, и хочет восстановить свою репутацию. Мы не должны ввергать его в отчаяние.

Этот разговор утишил смятение Элизабет. Она избавилась от двух секретов, которые полмесяца мучили ее, и знала, что всегда найдет в Джейн сочувствующую слушательницу, если ей захочется вновь их обсудить. Однако оставалось то, о чем благоразумие не позволило ей упомянуть. Она не посмела рассказать о первой половине письма мистера Дарси, не решилась сказать Джейн, как искренне ею восхищался его друг. Этим секретом она не могла поделиться ни с кем. Оправдать такое вмешательство могло лишь восстановление их прежних отношений. «А тогда, — подумала она, — если, противу всякого вероятия, подобное произойдет, сам Бингли сможет все объяснить куда более убедительно и приятно, чем это сделала бы я. У меня появится свобода рассказать, только когда это утратит всякое значение!»

Теперь, дома, она могла не торопясь понять истинное душевное состояние своей сестры. Джейн вовсе не чувствовала себя счастливой. Она все еще хранила нежную склонность к Бингли. Никогда прежде она не воображала себя влюбленной, и потому ее любовь хранила весь пыл первой сердечной склонности, а возраст и характер придавали ее чувству большую прочность, чем это обычно свойственно первым влюбленностям. Она с таким жаром лелеяла воспоминания о нем и ставила его выше всех мужчин, что ей требовался весь ее здравый смысл, вся заботливость о чувствах, чтобы не дать вырваться наружу своим сожалениям, что, конечно, повредило бы ее здоровью и их душевному спокойствию.

— Что же, Лиззи, — в один прекрасный день сказала миссис Беннет, — какое теперь у тебя мнение о печальной истории с Джейн? Сама я твердо положила ни с кем больше об этом не разговаривать. На днях я так и сказала моей сестрице Филипс. Но я не сумела узнать, видела ли Джейн его в Лондоне. Ну, он очень недостойный молодой человек, и, я полагаю, уж теперь нет никакой возможности, чтобы она его заполучила. О том, чтобы он приехал в Недерфилд летом, больше и речи нет. A я справлялась у всех, кто мог бы это знать.

— Мне кажется, он больше никогда жить в Недерфилде не будет.

— Ну, что же, как ему угодно. Никто не хочет, чтобы он опять приехал, хотя я не устану повторять, что он обошелся с моей дочерью очень низко. И будь я на ее месте, я бы этого ему так не спустила. Меня утешает только мысль, что Джейн, наверное, умрет от разбитого сердца, и вот тогда он пожалеет о том, что сделал!

Элизабет, однако, не нашла ничего утешительного в таких надеждах и промолчала.

— Так, значит, Лиззи, — вскоре продолжала ее маменька, — Коллинзы словно сыр в масле катаются, а? Ну-ну, уповаю, таки дальше будет. A какой стол они держат? Шарлота, воображаю, рачительная хозяйка. Если она и вполовину так бережлива, как ее маменька, то на всем экономничает. Уж конечно, расточительности за ними не водится.

— Да, никакой.

— Считают каждый пенни, можешь на это положиться. Да-да! Уж они-то позаботятся сводить концы с концами. Уж они-то никогда нуждаться в деньгах не будут. Ну да пусть их! И, воображаю, они частенько поговаривают о том, как приберут к своим рукам Лонгборн, чуть твой папенька скончается. Воображаю, они уже смотрят на имение как на свое собственное.

— При мне они, разумеется, ни о чем подобном не говорили.

— Да, было бы странно, скажи они хоть что-нибудь! Но, поверь, между собой они только об этом и толкуют. Что ж, если им совесть позволяет забрать имение противу всех законов, тем лучше. Я бы постыдилась, достанься оно мне через какой-то там майорат.

Глава 41

Первая неделя после их возвращения домой пролетела быстро. Началась вторая. Последняя неделя пребывания полка в Меритоне! И все барышни в городке и его окрестностях погрузились в меланхолию. Уныние воцарилось почти всеобщее. Только старшие мисс Беннет еще были способны есть, пить, спать и продолжать обычные свои занятия. Китти и Лидия часто укоряли их за такую бесчувственность — их собственная печаль не знала пределов, и они просто не могли понять подобной черствости своих сестер.

— Боже правый, что с нами станется? Что нам делать? — восклицали они в муках горя. — Лиззи, ну как ты можешь улыбаться?

Любящая маменька разделяла их печаль. Она припомнила, как сама страдала в подобном случае двадцать пять лет тому назад.

— Право слово, — сказала она, — я два дня рыдала, когда полк полковника Миллера отбыл. Я думала, мое сердце разобьется.

— A мое так непременно разобьется! — вскричала Лидия.

— Если бы мы могли поехать в Брайтон! — заметила миссис Беннет.

— Ах да! Если бы мы поехали в Брайтон, но папенька такой недобрый!

— Морские купания поправили бы мое здоровье навсегда.

— A тетенька Филипс полагает, что они пойдут очень на пользу мне, — добавила Китти.

Однако тяжкие предчувствия Лидии вскоре рассеялись, так как миссис Фостер, супруга командира полка, пригласила ее отправиться с ней в Брайтон. Эта бесценная подруга была очень молода и вышла замуж совсем недавно. Свойственные обеим беззаботность сблизили их, и они были задушевными подругами целых два месяца из трех своего знакомства.

Восторги Лидии, ее обожание милой миссис Фостер, радость миссис Беннет, расстройство и зависть Китти не поддаются описанию. Совершенно не заботясь о страданиях сестры, Лидия порхала по дому в совершеннейшем экстазе, требовала от всех поздравлений, смеялась и болтала даже еще несдержаннее, чем раньше, а злосчастная Китти продолжала в гостиной оплакивать свой жребий упреками судьбе, настолько же безрассудными, насколько ее тон был сердитым и обиженным.