Книга Святой Илья из Мурома - Борис Алмазов

Иной бы сказал: Владимир — князь прирождённый, политик на все времена, но Илья, его современник, говорил: «Владимир-князь — помазанник Божий. Его Господь избрал на княжение». Воевода Илья Муровлянин, как звали его теперь, в это верил беспрекословно, а потому выполнял все приказы князя, даже если они ему были не очень понятны поначалу. Он тоже учился видеть, куда направлены думы князя, и, как истинный воевода, то есть человек не простой, а смысленный, думный, старался увидеть цель любого действия князя и народа княжеского.

А цель была — расширить державу, присоединив всё неопределившееся, всё находившееся в распаде и брожении. Всё то, что можно было покорить, уговорить, примучить, чтобы, увеличив пределы княжества, выйти на твёрдые границы с державою сопредельною. Иначе соседняя держава, обретая государственность, присоединила бы не только всё, на что претендовал теперь уже славянский Киев, а и самим бы Киевом не побрезговала. Платил же Киев дань хазарам, быв фактически оккупирован варягами! Нельзя было упускать момент, когда варягов не стало, а Хазария Великая, Хазария страшная захлёбывалась водой Каспия и собственной кровью, отражая и стихию морскую, ибо Каспий поднимался, затапливая столицу государства, виноградники и поля, и стихию людскую — волны мусульманского нашествия. Шли на Хазарию хорезмийцы. Держава же Хазарская, потрясённая до основ походом Святослава, вновь оправиться и стать в прежней, страшной, силе уже не могла. Разноплеменные подданные её тянули врозь!

Избранная верхушкой вера иудейская навсегда отсекла малую кучку князей и царедворцев от народа, который этой веры не принял и норовил освободиться от власти каганата.

Шёлковый путь, принадлежавший евреям-рахдонитам, когда-то создавшим Хазарский каганат, прервался. Китай был охвачен восстаниями и перестал давать шёлк на продажу. Испания поднималась на борьбу против арабов-завоевателей. Единственным товаром, который шёл по старым караванным дорогам, были рабы, но весь мир начинал полыхать в войнах, а рабы, как известно, воюют хуже, чем воины убеждённые, дерущиеся за свободу державы своей.

Огромный Хазарский каганат, существовавший почти четыреста лет, развалился на куски, и каждый отдельный кусок его становился государством, поглощая соседей. Поэтому неизбежно должны были столкнуться две части державы Хазарской, ныне ставшие независимыми: Киев и Камская Болгария.

Илью это коснулось в первую очередь как человека, жившего на границе земель славян-вятичей, муромы и Волжской Болгарии... В одно несчастное утро, когда сиял красотою заднепровский простор и силою, упругой молодостью веяло от града Киева, где стучали топоры, гремели телеги, грохотали молоты в кузнях, а на дворах, где обучалась воинская молодёжь, бряцала сталь, пошли через перевоз обозы с беженцами.

Черны были сидящие на них голодные старики и дети, шатались от усталости немногочисленные израненные воины, что, как могли, оберегали беженцев в дороге, ставшей проезжей после того, как Илья сокрушил разбойников Солового.

К возам сбегался люд киевский. Разносился глас повсюдный: «Болгары камские разорили мерянские, муромские и славянские поселения и град Муром пожгли».

Илья прискакал из Заднепровья, где стоял в заставе, на двор свой, потому как сказали ему, что прибежали едва спасшиеся от пленения жена его и дочка.

Не помня себя, мчался богатырь по степи, чуть не вплавь был готов переплыть Днепр, летел по гулким мостовым киевским, пока не пала ему на грудь исхудавшая и постаревшая на сто лет Марьюшка.

— А где родители? Где Подсокольничек? — распытывал Илья, и ему отвечали:

— Старый Иван пал с оружием в руках вместе с защитниками Карачарова, из пожара удалось бежать Марьюшке с девочкой, а матушку с Подсокольничком на руках угнали с полоном болгары волжские.

Илья волосы на себе рвал, а Добрыня утешал, как мог:

— Радуйся, что живы! Живы — весточку дадут! А дадут весточку, где они, — отобьём либо выкупим.

Потому, когда, воспользовавшись нападением болгар на окраинные города залесские как поводом для объявления им войны, князь Владимир пошёл на Каму, не было в его войске человека, который бы рвался на бой столь горячо, как Илья Муромец. Снаряжались не поспешно, но быстро. Всё было к войне готово, Киев дружинниками был переполнен. Всем ведь ведомо: войско набрано — надо воевать, иначе оно опасным для своих делается!

Тем более что было оно во многом из вчерашних супротивников Киева. Шли теперь в одном войске и дружина вятичей, против которых дважды походом ходили, и дружина радимичей, тех, что вместе с Волчьим Хвостом Илья покорял, под руку Киева подводя, шли дружины из недавно отбитых назад у Польши городов червенских, но ядром была славянская дружина киевская. Конными были, как всегда, торки. Те, что много терпели в своих кочевьях от печенегов и тяготели к Киеву.

Ради быстроты пошли на ладьях и конно. Пехота подымалась вверх по Днепру, переволакивалась на Волжский путь, а чтобы на переволоках, когда руки у дружины связаны тяжкой работой — перетаскиванием ладей, не побил бы их кто, берегом шли конные торки и на переволоках их прикрывали.

Илья с отроками шёл с торками, благо понимал язык тюркский и торки считали его за своего. По пути пополнялись малыми отрядами славянскими и лесными мерянскими, муромскими. Приходили и вчерашние разбойники соловые, видя в киевлянах своих освободителей от болгар, полоны рабские на низ Волги, реки болгарской, гонявших.

Прошло войско мимо Карачарова. Поставил Илья крест родителю на пепелище родовом, а священник греческий погибших отпел.

Рвался в бой богатырь, и отроки его зубами от ненависти скрипели — ведь их родителей тоже болгары при мучили.

Видя такое их рвение к отмщению и сече, Добрыня, как мог. Муровлянина сдерживал, чтобы он вперёд не заскакивал да от дружины не оторвался, а там бы голову не сложил или в полон не попал. Хотя знал Добрыня: Илья в полон не дастся! Заставы болгарские смели, как корова языком слизала. Те и сигнала подать не успели! Однако по лесам весть бежит быстрее войска, и скоро стали попадаться передовой стороже заставы без воинов — болгар камских. Успевали болгары отойти до подхода дружины княжеской. Так шли ещё дней несколько, пока не ткнулись в дружину болгарскую, ставшую намертво и готовую к сече за всё Болгарское государство.

Передовые отряды под командой воевод-русов с большими потерями начали пробиваться через многочисленные заслоны, стоявшие на пути к Волге. Болгарские воины были хорошо обучены, сильны и прекрасно вооружены. Владимир-князь уже сталкивался с их отдельными отрядами, ходившими набегами на земли, что были под рукой Киева, но с войском ещё не сталкивался и не подозревал того упорства и мужества, с которым дрались эти воины.

Всё медленнее, всё тяжелее продвигались киевские дружины, пока наконец не стали совсем, а сторожи передовые донесли: впереди стоит войско болгарское.

Илье и его отрокам выпало идти в досмотр. Вышли ночью, двигались скрытно, бесшумно. Шли лесами и сырыми покосами, лугами и перелесками, родными с детства Илье. Это были места, где он родился, где вместе с отцом расчищал поля и выжигал лес, здесь неподалёку были их ловы и перевеси, здесь он впёр вые убил, ещё совсем мальчишкой, первого своего медведя, подняв его из берлоги. Это были его места. И он — потомок рабов хазарских — эти земли считал отчиной, и не было ему этой земли дороже.