Книга Как общаться с ребенком, чтобы он рос счастливым, и как оставаться счастливым, общаясь с ним - Елена Леоненко

И наконец, последнее умение из тех, которые малыш осваивает в процессе взаимодействия, – это умение выстраивать отношение. Обратите внимание: не отношения, а отношение. Речь идет о формировании целой системы критериев, по которым он будет всю дальнейшую жизнь оценивать, с кем ему приятно общаться, а с кем не очень, какие задачи он предпочитает выполнять один, а какие – в команде, что умеет он, а что умеют другие, кому больше верить – другу или воспитательнице, заступиться за кого-то или промолчать, сопротивляться или смириться… Тут всего и не перечислишь.

Для того чтобы подойти к овладению этим крайне важным умением, ребенку пришлось научиться говорить, отделять себя от других, осознавать, чего он хочет, различать собственные удовольствие и неудовольствие даже в очень сложных жизненных ситуациях. И опять-таки, совершенствовать это умение он будет всю оставшуюся жизнь. Просто в детском саду он впервые столкнется с самой необходимостью уметь это делать и положит самые первые кирпичики в здание собственной жизненной концепции.

Кстати, немаловажную роль в этой самой жизненной концепции будут играть разнообразные нравственные принципы – как ни странно это звучит по отношению к пятилетнему ребенку. Тем не менее чувства вины и стыда, о появлении которых в этом возрасте мы уже писали, имеют самое прямое отношение именно к понятиям ребенка о нравственности. Речь идет об умении оценивать собственные поступки. Так что же это за чувства такие удивительные, чем они отличаются друг от друга, в каких ситуациях возникают и к чему относятся?

Давайте обратимся за помощью к нашему языку. В русском языке существительное «вина» требует дополнения, отвечающего на вопрос «перед кем?», а «стыд» – дополнения, отвечающего на вопрос «за что?». Получается, вину можно назвать чувством, обращенным вовне, а стыд – чувством сугубо внутренним. Интересно и то, что вина чаще всего соотносится с понятием наказания, стыд же к нему никакого отношения не имеет.

Представьте себе: разбил ребенок мамину любимую вазу, но мама об этом не знает. Мучается он, бедный, чувством вины – что будет, когда мама обнаружит отсутствие вазы? Мама обнаруживает, ребенка наказывает – все, дальше можно не переживать. Причем совершенно неважно, какое именно наказание понес ребенок – его выругали, отлупили, поставили в угол, мама просто заплакала… Последствия наступили, вина искуплена. Можно сказать, что чувство вины – это всего-навсего ожидание наказания.

Совсем иначе обстоят дела со стыдом. Он связан для человека с его собственным пониманием того, что он сотворил что-то не слишком красивое, которое никуда не исчезает оттого, что наказание имело место. Наверняка каждый из вас знает про какие-то свои поступки, одно воспоминание о которых рождает жгучее, мучительнейшее чувство стыда, заставлявшее впоследствии от подобных действий удерживаться. Именно поэтому мы и говорили много раз о том, что никакое наказание или принуждение к «добрым» поступкам не является основой нравственности. Нравственность ведь по определению – чувство внутреннее, и связано оно с наличием у человека его собственных представлений о том, что – по-человечески, а что – нет.

Даже когда чувство вины возникает у ребенка, и то уже можно говорить о каких-то огрехах в родительском поведении. Это означает, что папа с мамой не помогли ребенку научиться принимать последствия собственных действий. А уж если ребенок вырастает и во взрослом состоянии продолжает вместо стыда чувствовать вину… Сами подумайте, кто и за что имеет право наказывать взрослого человека?!

Иными словами, умение оценивать собственные поступки – не ждать наказания за них, а самому давать им некую нравственную оценку! – и состоит в формировании своих личных представлений о порядочности, допустимом и недопустимом, влиянии собственных поступков на чувства и состояние других людей… Если ребенок подобную систему создаст, основываясь на тревожном ожидании возмездия извне, – вы представляете, во что превратится его будущая взрослая жизнь? Мало того, что воровать и убивать он не будет только потому, что так не делают другие, или потому, что за это могут в тюрьму посадить, – так он же еще и окажется полностью зависимым от мнения других людей о том, что хорошо и что плохо лично для них… О каком душевном спокойствии тогда может идти речь?!

Как родители могут ребенку помешать

Какими же способами может осуществляться запретное нарушение в процессе освоения ребенком процесса взаимодействия с другими людьми? Понятно, что физическое воздействие сохраняется – причем и как ограничение активности ребенка в какой-то определенной области, и как физическое наказание.

Но в этом возрасте добавляется и новый инструмент «вредоносного» родительского воздействия – запрет словесный. Хотя стоит напомнить, что по-настоящему травмирующим ребенка запретом можно считать, в сущности, только такой, который подкреплен бурными негативными эмоциями взрослого. Такие родительские проявления ребенок однозначно воспринимает как очевидное проявление отвержения – а в этом возрасте потеря любви матери или любого другого значимого взрослого для него все еще равносильна мировой катастрофе.

Появление речи, как ни странно, дает ребенку возможность легче переносить огрехи родительской педагогики. Преимущества здесь два. Во-первых, ребенок все-таки получает возможность обсуждать с родителями их запреты и отношения к чему-либо. Понятно, что далеко не все подобные обсуждения что-то меняют в происходящем, но все же… И второе: поскольку ребенок уже научился разделять, то и понятия «я хочу» и «я могу» стали для него отдельными. Запрет сделать что-то уже не становится для него запретом на то, чтобы этого хотеть. Это – очень значимое изменение в самой системе родительских запретов и уж тем более здоровых ограничений.

Если на первом этапе любой запрет становится для ребенка принципиально непреодолимым препятствием, вырезающим из «шара» его жизненного пространства – то есть пространства его возможностей – целый «объемный сектор», то с появлением речи ребенок уже в состоянии за этим препятствием увидеть и захотеть все, что запрещено. Это значит, что у него появляется реальный выбор: он может все-таки попытаться напрямую нарушить запрет, взять запрещенный предмет или совершить нежелательное действие – или поискать какие-нибудь обходные пути для достижения желаемого. Получается, если на первом этапе из пространства возможностей ребенка исключалась способность хотеть чего-то определенного, запретного, то на втором исключаются только определенные возможности. Хотеть уже можно – и это здорово! Вам кажется, что никакой принципиальной разницы нет? А давайте подумаем.

Во-первых, мы с вами договорились, что главная движущая сила, заставляющая человека расширять свое жизненное пространство, – это все-таки энергия «хочу». Соответственно, когда уже возможно хотеть – даже желать совершить те действия, которые родители категорически запрещают, – у ребенка все равно имеется энергия, которая может быть использована в освоении разных вариантов взаимодействия.

Во-вторых, когда можно хотеть, но почему-то нельзя сделать, у ребенка всегда остается возможность сделать как-то по-другому – вдруг так будет можно?