Книга Аквариум (сборник) - Евгений Шкловский

– Эй, кто тут главный? – хрипловатый, нетрезвый явно голос. – На минутку, потолковать надо.

Сева, бригадир, поднялся. А что ему еще оставалось делать?

– Иди, иди, не бойся, бить не будем. – За дверью нехорошо хмыкнули.

Все, кто был в комнате, тоже поднялись.

– Один, один, много пока не надо, когда другие нужны будут, мы скажем.

Сева вышел.

Нет, Ольшанского с ними не было. Точно. Сева бы разглядел. Разговор же произошел короткий: дескать, вы сюда деньги приехали зарабатывать? Значит, у нас их отнимаете. Это неправильно. Короче, должны вы нам. Хотите здоровье сохранить, делитесь. Иначе другой базар будет.

Вот так.

Ольшанский между тем стал приходить вовремя и вовремя со всеми шел на работу. Как прежде. Правда, вечерами он все равно пропадал, где-то здесь у него образовалась своя жизнь, может, девица какая. В картишки он уже как обычно с нами не играл, в разговорах участия почти не принимал, а иногда даже и не ужинал. Что ж, дело хозяйское, значит, было еще где подкормиться. В общем, вроде все более или менее устаканилось.

Всё, да не всё. Угроза продолжала нависать над нами и не угнетать не могла. Еще и усугубилось: Витя Рыженков вернулся как-то вечером из поселка, куда ходил в магазин, с солидным лиловым фингалом под глазом. Местные, с которыми столкнулся там, придрались к чему-то, а в сущности, ни к чему, ну и… Вслед же было брошено: это первое предупреждение. То есть, намекнули, не в Вите дело. И не ему предупреждение, а – всем.

– Надо с Костей поговорить, – сказал Ванечка.

– Вот ты и поговори, – буркнул бригадир Сева.

– Всем надо, это ведь общее, – возразил Ванечка.

– Ты поговори! – мрачно, с напором повторил Сева и нервно закурил.

– А что я ему скажу?

Последовало молчание.

– То и скажи… – Сева запнулся. – В конце концов, пусть не вынуждают нас… – И опять смолк.

А что мы могли? Силы и впрямь неравные, тех больше. И потом – бандюганы. Квадратный, с цепью, недавно из заключения, все знали.

– Правда, надо с Константином, – согласились.

– Давай, Ваня, ты ведь ему теперь вроде как кровник, – бросил бригадир.

Что за разговор был у Ванечки с Костей, можно только догадываться. Но что состоялся – точно. Ванечка после этого разговора стал какой-то задумчивый, словно что-то решал про себя. И вообще как-то напряглось, натянулось, даже и между своими. Раздражались по пустякам, огрызались друг на друга. Неуютно. Вместо того чтобы, наоборот, сбиться в кучку, народ раздробился – глаза отводили. Что-то не то происходило со всеми, словно ржа какая. Раньше все живо так, весело, легко, а тут…

Ну и Костя…

– На хрен. Надоело! – это он Ванечке сказал, как потом уже узнали.

После того разговора снова все закрутилось вспять: опять он стал приходить поддатый, на работу тяжело вставал, а с бригадиром они друг на друга вообще не смотрели, в каждом что-то кипело и бурлило, вот-вот выплеснется…

Местные меж тем не проявлялись, даже и в отдалении.

А примерно неделю спустя стало известно об ограблении одной из расположенных неподалеку городских дач. На след вышли быстро, и буквально через день взяли трех местных (в том числе того, квадратного)… А еще день спустя пришли и к нам… вы уже догадались, за кем. Ну да, за ним. За Костей Ольшанским.

Эксперимент

– Нет, только не я, – говорит Митяй, – только не я.

– Я тоже не могу, – вторит ему Василий.

– Хорошо, тогда кто? – спрашивает Гнедов.

– Надо сделать так, чтобы они сами ушли, – эту идею Василий выдвигает уже не в первый раз.

– Как?

Этим вопросом обычно все и кончается.

Сами же они не уходят.

Дело в том, что под их домом, который они строят, вот уже месяц, как поселилась целая стая бродячих собак. Сначала была всего одна, Марка, серая с белым, небольшого росточка, с остренькой мордочкой и полустоячими ушами, внешне типичная дворянка, да и по нраву тоже: хитрая, понятливая, умеющая и подольститься к кому надо, и норов показать, если что.

Скажем, к Васе она благоволит, чувствуя его органическую доброту: тот поесть спокойно не сможет, если знает, что собака голодная (а она всегда голодная, такая прожора), даже если не сидит рядом с высунутым языком и не дышит ему в лицо, а пасется снаружи или лежит под недоделанными ступеньками. Всегда он ей что-нибудь подкинет, даже из своего рациона, а ест он, в отличие от Митяя, скромно.

Вася из них самый молодой, всего семнадцать, он вообще тихий, робкий, как бы немного запуганный, и работает так же – не видно, не слышно его, хотя дело тем не менее знает, еще у отца, столяра, успел многое перенять, хотя тот уже давно умер. Васю на тонкую работу, требующую сноровки, точного глаза и терпения, хорошо ставить, тут ему равных нет: до упора будет биться, пока не доведет до кондиции. Иногда это вовсе и не нужно, приходится его чуть ли не оттаскивать, поручая другой фронт работ. И все равно потом вдруг застаешь его на прежнем месте – что-то он там доделывает, хотя вроде уже нечего, комар носа не подточит.

Полная, между прочим, противоположность Митяю: вот уж кто буря и натиск, горячо берется, но быстро остывает. Правда, пока он не остыл, ему тоже цены нет, работа кипит и бурлит, но как только настроение сменилось – все, сплошные перекуры, вечером водка, он и Василия сбивает, хотя тот не очень поддается. Но это пока, потому что Митяй, если под мухой, не может так, чтобы не по его было – пристанет, как банный лист, язвит, насмешничает, уговаривает: мужик ты или нет, а может, компанией брезгуешь? Пока не отключится (а засыпает он прямо на месте), не отстанет. И не то чтобы ему доставляло большое удовольствие дразнить Василия, да и обидеть он его не хочет, тем не менее если ретивое взыграло – не угомонится.

Правда, иногда обходится без эдакого хмельного рекрутирования – это когда Митяй начинает бахвалиться. Чем? А хоть чем – вот какой, например, у него топор замечательный, острый и не тупится. Все потому, что у него, топора, сталь золлингеновская, суперсталь, хотя топор и произведен в российском городе Челябинске. Откуда там золлингеновская сталь, это он тоже может рассказать, про всякие неисповедимые пути ее в город Челябинск, а там пойди пойми, где он сочинил, а где правда. Главное, что топор у него самый-самый, ни у кого такого нет, как, впрочем, и всякий прочий инструмент. А вот купил он его якобы очень дешево, за деньги, на которые и самого завалящего топора не купишь. В этом особый кайф и изюминка: чтобы лучше и задешево. Тут тоже целая история, он может поведать ее во всех подробностях, что не захочешь, а поверишь. Стоит хлебнуть зелья, как тут же все у него в жизни обретает немыслимое качество и превосходство. Только тянет спросить: если ты такой крутой, отчего ты такой бедный?