Книга Мертвый след. Последний вояж «Лузитании» - Эрик Ларсон

Он дал понять, что со временем она не может его не полюбить. “Не поймите меня превратно, – писал он в одном из трех исполненных страсти постскриптумов. – То, что я сейчас вверил Вашим щедрым рукам, для меня бесконечно дорого. Расстаться с этим означало бы для меня смерть; я не мог бы этого сделать и надеюсь, что и Вы не могли бы. Я буду терпелив, бесконечно терпелив, буду ждать, что уготовано мне будущим – и уготовано ли хоть что-то”.

Впрочем, он оказался не так уж терпелив: на следующее утро, в четверг 6 мая, перед тем как отправить письмо, он добавил к нему приписку длиной в пять страниц.

Он еще раз перечел ее письмо, – сообщал он ей, – и теперь оно кажется ему более обнадеживающим. “Я едва ли вижу, что пишу: глаза мои, когда я поднимаю их от бумаги, застилают слезы – слезы радости и сладкого томления”165.

Он решил до поры до времени взять на себя роль ее рыцаря. “Как видно, я пришел в этот мир не для того, чтобы брать, но для того, чтобы служить, а потому и буду служить до последнего, ничего не требуя взамен”.

Тем временем сопротивление Эдит начинало ослабевать, чему сопутствовала сумятица противоречивых, тревожных чувств. То, что Вильсон – Президент Соединенных Штатов, создавало мысленную преграду, которую ей трудно было преодолеть. Власть, которой он обладал, постоянно находящийся при нем наряд секретной службы, постоянное внимание к его персоне, а также вытекающая отсюда невозможность вести свободную частную жизнь – все это усложняло дело. Усложнял его и тот простой факт, что побуждения любой женщины, вознамерившейся выйти замуж за Вильсона, были бы поставлены под сомнение, учитывая его высокую должность. “Был страх, – писала она, – что некоторые могут подумать, будто я люблю его за это, затем – ужасная мысль о том внимании публики, которое неизбежно последовало бы, и чувство, что я никак не подготовлена к ответственности, которую влечет за собою подобная жизнь”166. С другой стороны, она испытывала к этому мужчине глубокую привязанность. “О, сколько мыслей роилось у меня в голове, – писала она, – и всякий раз, когда я была с ним, я ощущала его обаяние”167. Кроме того, она была очарована тем, что он доверял ей и готов был обсуждать с нею “все трудности, с которыми сталкивался, и уже тогда появившиеся страхи о том, что огонь войны, бушующей в Европе, может перекинуться через Атлантику и охватить нашу страну”168.

Им не следовало видеться особенно часто, чтобы не привлекать “нежелательного внимания”, писала она169; когда же они виделись, то непременно в Белом доме или во время автомобильной поездки, всегда в чьем-нибудь присутствии, будь то Хелен Боунс, или доктор Грейсон, или дочь Вильсона, Маргарет. За ними неизменно следовала машина с людьми из секретной службы. Единственную возможность частного общения предоставляла им почта, так что они продолжали писать друг другу письма: он – всегда страстные и наполненные признаниями в любви, она – дружелюбные и теплые, но при этом необычайно отстраненные.

В это время в Берлине беспокойство германского канцлера Бетмана все росло. Окопная война буксовала, и он боялся, что из-за германских субмарин дела только ухудшатся. Месяцем ранее кайзер Вильгельм издал приказ, разрешающий командирам субмарин при нападении на торговые суда оставаться в погруженном состоянии – тогда субмарина избежит опасности; но в том случае, если она всплывет, чтобы уточнить принадлежность неприятеля, возникнет реальная опасность. В результате командиры получили еще больше свободы, а когда весной установилась хорошая погода, – все это, вместе взятое, привело к тому, что весной нападения на нейтральные суда резко участились. Многих из них постигла участь американского танкера “Галфлайт”.

В четверг 6 мая Бетман отправил верховному командованию германским флотом письмо, в котором жаловался, что за предыдущую неделю субмарины топят “все больше и больше” нейтральных судов. “Этот факт не только непременно изменит наши добрые отношения с нейтральными державами, но и создаст серьезнейшие осложнения, а в конце концов и заставит эти державы перейти в лагерь неприятеля”170. Взаимоотношения империи с другими странами были и без того достаточно “натянутыми”, писал он, а затем предупреждал: “Не могу принять на себя ответственность за ухудшение отношений с нейтральными державами, к чему непременно приведет ведение подводной войны в ее нынешнем виде”.

Он требовал, чтобы верховное командование флотом “приняло необходимые меры для того, чтобы наши субмарины ни за что и ни при каких обстоятельствах не нападали на нейтральные корабли”.

В тот вечер “Вашингтон таймс” сообщила, что потоплены еще четыре корабля, включая два нейтральных парохода и английскую шхуну171. На два из них напали субмарины; другие два были уничтожены морской миной и обстреляны германским боевым кораблем.

“Лузитании” оставалось два дня до прибытия в Ливерпуль. В ночь с четверга на пятницу, в полночь мощный германский передатчик в Норддейхе послал всем субмаринам сообщение о том, что “Лузитания” отплывает обратно в Нью-Йорк 15 мая172.

Сообщение было перехвачено и передано в Комнату 40.

U-20

Туман

Швигер с командой провели ночь спокойно, выйдя далеко в море173. В пятницу 7 мая, в 5.00, он приказал всплыть и выбрался в боевую рубку. Перейдя на дизельные двигатели, он начал заряжать батареи внизу.

На пути U-20 зоны тумана чередовались с зонами хорошей видимости. “Время от времени чуть проясняется”, – писал Швигер. Эти краткие промежутки поначалу давали надежду, что видимость улучшится, но вскоре солнце совсем исчезло и вновь опустился туман, густой как никогда.

Это обескураживало и подтверждало правильность принятого Швигером решения – не идти дальше в Ливерпуль. Впоследствии он рассказывал про то утро другу Максу Валентинеру, тоже командовавшему субмариной. Швигер говорил ему, что густой туман давал “малые шансы что-либо потопить. Притом мы бы и глазом не успели моргнуть, как на нас наскочил бы какой-нибудь несущийся в тумане миноносец”.

В бортовом журнале Швигер записал: “Поскольку туман не рассеялся, решил отправиться обратно тотчас же”.

Он взял курс на базу. По его разумению, патруль был закончен.

Часть третья

Мертвый след

Ирландское море

Двигатели наверху

Рано утром в пятницу несколько пассажиров проснулись, оделись и взобрались на верхние палубы посмотреть, как встает солнце1. Хотя оно должно было взойти лишь в 5.30, небо на востоке уже начинало светлеть. Элбридж и Мод Томпсон из Сеймура, штат Индиана, оба тридцати двух лет – пассажиры первого класса, были на месте к 4.30, как и двое пассажиров второго класса: сорокадевятилетняя Белль и пятидесятидевятилетний Теодор Нейш из Канзас-Сити. Около пяти часов обе пары заметили слева по борту военный корабль, который шел в отдалении, курсом, параллельным курсу “Лузитании”. Миссис Томпсон назвала его “броненосцем”, хотя на деле это был корабль британского флота “Партридж”, быстроходный миноносец с тремя трубами. Офицеры и команда, несущие раннюю утреннюю вахту на борту “Партриджа”, тоже увидели “Лузитанию”.