Книга Синие линзы и другие рассказы - Дафна дю Морье

Близился Праздник весны. В глубине души каждый знал: что-то должно произойти. Зимние снега на Рондерхофе в начале марта тронутся и начнут сходить вниз, как обычно; не принесут ли они с собой перемены иного рода? Что если эрцгерцог, до сих пор ничем не выдававший себя, хочет застигнуть подданных врасплох и наслать на их беззащитные головы силы природы?

По Ронде прокатилась волна митингов и собраний. В горах и на равнине, на берегах Рондаквивира и на склонах Рондерхофа и, конечно, в самом сердце Ронды, в ее столице, люди собирались группами, переговаривались вполголоса, выражали тревогу и недовольство. Старики в страхе попрятались по домам. «Уж если быть беде, так поскорее бы, – повторяли они. – Закроем глаза и заткнем уши».

День национального Праздника весны по всей стране был нерабочий, и погода стояла обычно теплая и солнечная. Деревенские жители собирали первые цветы ровлвулы и свозили их в столицу для украшения улиц и дворца, а во второй половине дня на стадионе в нескольких милях от города проводились весенние Рондийские игры.

Существует странная зависимость между природными катаклизмами и волнениями в обществе: те и другие, словно объединившись, провоцируют кризис. Последние дни перед праздником выдались необычайно холодными, а накануне вечером повалил снег. Снег шел и утром. Проснувшись, рондийцы увидели, что кругом все бело. Небо превратилось в плотную сырую пелену, сквозь которую не пробивался ни единый луч; люди в изумлении глядели наверх, и на лицо им ложились хлопья снега величиной с ладонь. Казалось, что такой снегопад неспроста, что его наслали на Ронду с тайной целью – прикрыть злокозненные замыслы.

– Старожилы не припомнят такой погоды, – разводили руками рондийцы. – Слыханное ли дело – холода в День весны!

Неужто молодежь права, спрашивали себя жители; неужели эрцгерцог забрал власть не только над источниками, но и над климатом? И небывалый снегопад – это знак, что все обречены? Не будет нынче ни цветов, ни игр, ни танцев на горных склонах и на площади перед дворцом…

И тут появился первый вестник. Пастух, который искал в горах отбившуюся от стада овцу, еле добрался по сугробам до ближайшей деревни и прокричал:

– Идет лавина! Я слышал гул – там, наверху, в лесу… Я ничего не видел из-за снега, только слышал! Нельзя терять ни минуты! Спасайся кто может!

Сами по себе лавины были не новость – они сходили с Рондерхофа в конце зимы из века в век, но эта была всем лавинам лавина: она вобрала в себя ударную мощь пропаганды. Толпы жителей горных деревень, подгоняемые метелью, в поисках убежища устремились к столице, и вместе с ними к столице потекли слухи. Слухи сопровождали их, опережали, окружали, захватывали в свой круговорот всех, кто стоял и обреченно смотрел на сырое тяжелое небо, горюя об испорченном празднике.

– Эрцгерцог пустил воду! Эрцгерцог расшатал гору! – кричал народ на бегу.

Стихийные страхи крестьян передались горожанам. Они подхватили:

– Эрцгерцог сбежал! Он наслал на нас снег, ослепил нас, а сам со всем своим двором подался за границу! Как только они смоются, тут и нас смоет! Ронде конец!

Сильнее всех паниковали работники с фабрик Грандоса:

– Не трогайте снег, он заразный, отравленный! Не трогайте снег!..

Люди бежали в столицу отовсюду – с гор и равнин, мужчины и женщины, дети и подростки:

– Спасите, помогите, снег отравлен!

А в революционном штабе – в редакции «Рондийских ведомостей» – Марко раздавал сподвижникам садовые ножи, какими рондийцы обрезают виноградные лозы. В детстве он сам работал таким ножом на отцовском винограднике и не понаслышке знал, какое прочное и острое у него лезвие. Последние несколько недель его люди реквизировали ножи со всех рондийских виноградников, и в редакции скопился целый арсенал.

– Выпуск газеты сегодня отменяется. Выходите на улицы, – распорядился Марко.

Показав пример редкого самоотречения, он заперся в своем кабинетике на задворках редакции и никакого участия в последовавших событиях не принимал. От еды он в тот день отказался, телефон отключил. Сидел и смотрел, как падает снег. Марко был пурист и не любил пачкать руки.

Грандос тоже был словно бы ни при чем. Правда, он гостеприимно открыл свои двери для беженцев с гор. Он кормил их бульоном, поил вином, раздавал им теплые вещи (подумать только, удивлялись потом люди, он как будто загодя готовился к беде), он был сама заботливость, у него для всех нашлись слова поддержки, лекарства и бинты. Переходя от одного вусмерть перепуганного беженца к другому, он повторял:

– Сохраняйте спокойствие. Да, с вами бесчеловечно обошлись, вас грубо обманули. Но обещаю вам: скоро все встанет на свои места. Ситуация под контролем.

О дворце и эрцгерцоге он не упоминал. Он только раз позвонил Марко, прежде чем тот отключил телефон:

– Народ надо оповестить, что в водопровод, соединяющий дворец с источниками, закачали радиоактивную воду. По сигналу эрцгерцога эту воду пустят на толпу на площади. Последствия: ожоги, слепота, увечья.

Потом он повесил трубку и продолжил раздавать рыдающим беженцам еду и теплую одежду.

Так-то вот. Нельзя сказать, что революция произошла по вине одного конкретного человека, хотя и Марко, и Грандос приложили к этому руку. Пробудилось и проросло некое зерно, веками дремавшее в сердцах рондийцев. Тут сошлось все: страх перед лавиной и наводнением, страх смерти, а отсюда – неприязнь к эрцгерцогу, якобы имеющему власть над природными стихиями, и зависть к его вечной молодости.

Злодейство?.. Да нет, конечно. Рондийцы не злодеи. Их чувства можно понять. Почему, собственно, кто-то один распоряжается силами природы? С какой стати ему одному дарована вечная молодость? Не следует ли поделиться этими дарами со всем человечеством? И если народ по традиции слепо доверяет одному правителю, то оправдано ли столь беспредельное доверие? В конце концов, эрцгерцог и впрямь единолично контролировал источники. Я не хочу сказать, что он был каким-либо образом причастен к сходу лавин. И хотя монаршая лыжная трасса действительно пролегала по восточному склону Рондерхофа, а лавины всегда сходили по западному, это говорит скорее о предусмотрительности эрцгерцога, о разумном выборе мест для зимнего спорта. Никто не смог убедительно доказать, что лавины отводились на противоположный склон горы намеренно. Но теоретически такая возможность существовала.

Короче говоря, если народ начал сомневаться, то он будет сомневаться во всем. Сомнение принимает разнообразные обличья, выражается разными способами. Никому веры нет. А кто потерял веру – потерял собственную душу. Да… да… да… Я понимаю, что вы сейчас хотите сказать. После революции это без конца повторяют заезжие иностранцы. Беда, по их мнению, в том, что рондийцы жили вне системы моральных норм, религиозных догм, этических правил. И якобы поэтому, оказавшись во власти сомнений и страхов, они словно с цепи сорвались. Прошу прощения за прямоту, но вы, как и все иностранцы, чушь несете. Дело обстоит как раз наоборот. Полная гармония веками царила в Ронде именно потому, что люди были свободны от всяческих норм и догм и понятия не имели об этике! Они хотели просто жить, и жизнь была им ниспослана, а вместе с нею счастье, которое внутри нас. По стечению обстоятельств один рондиец, Марко, уродился калекой, а другой, Грандос, стяжателем; так уж получилось, ничего не поделаешь. В каждом из этих двоих скрывался свой дефект (ибо алчность есть не что иное, как проявление патологического голода, а хромота – следствие деформации в организме); дефективность пагубно сказалась на обоих, а они в свою очередь растлили остальных. Не будем забывать, что ненасытность и физическая ущербность – явления одного порядка: то и другое способно пробудить бешеную энергию, сметающую все на своем пути. Как вышедший из берегов Рондаквивир во времена великого древнего потопа. Так-то…