Книга Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Ишков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно в это мгновение открылась дверь и дежурный солдат объявил, что наши личности установлены и, следовательно, мы свободны. Конечно, по возвращении в часть меня ожидала серьезная взбучка от командира эскадрильи. Ну что ж, заслужил…
И, может быть, не более двух-трех дней спустя состоялось столь трепетно ожидаемое всеми молодыми летчиками полка событие – посвящение в гвардейцы. По неписаной фронтовой традиции морской гвардейский знак – прямоугольник с закрепленной на нем георгиевской лентой, носившийся с правой стороны кителя, – вручался лишь после выполнения пяти боевых заданий.
Радость от предстоявшего события омрачалась несчастным случаем, произошедшим на днях с экипажем Кости Драпова. Его самолет разбился во время ночного тренировочного полета как раз при заходе на посадку. Отказал двигатель, а скорости-то уже нет, и машина, совсем немного не дотянув до полосы, грохнулась о землю. В огне моментально вспыхнувшего пожара погиб штурман, а сам Костя и его стрелок-радист, сильно обгоревшие, были тут же отправлены в госпиталь.
Как раз перед Драповым на этом же самолете летал Сережа Токарев. Он что-то напутал с режимами работы моторов, израсходовав гораздо больше бензина, чем планировалось, а Костя не посмотрел на топливомер перед взлетом, вот и остался в самый неподходящий момент с пустыми баками…
И вот мы, молодые летчики, штурманы и стрелки-радисты, построившись в шеренгу, стоим впереди полкового строя, устремив взгляды в сторону развевающегося на ветру Гвардейского знамени.
– Пока наши руки держат штурвал самолета, – раздается громовой голос начальника штаба полка, читавшего текст клятвы гвардейцев.
– Пока наши руки держат штурвал самолета, – стройным хором воодушевленно вторим ему мы.
– Пока глаза видят истерзанную фашистами землю, пока в груди бьется сердце и в жилах течет кровь…
– Мы будем драться…
– Громить…
– Истреблять нацистских зверей…
– Не зная страха…
– Не ведая жалости…
– Презирая смерть…
– Во имя полной и окончательной победы над фашизмом!
– Клянемся!
– Клянемся!
В этот момент вспомнились строки, написанные Сашей Пресняковым два года назад, которые он совсем недавно читал нам в клубе:
Я сегодня попал под обстрел в Ленинграде.
Шел по улице, вдруг – неожиданный свист.
И раскатистый грохот разрывов тяжелых снарядов,
И какой-то безумный, хватающий за душу визг,
И осколки стекла, и куски кирпича под ногами…
Нет, я просто не в силах всего передать,
Ни того, как безмолвно свалилась старушка с цветами,
Ни того, как над девочкой плакала бедная мать.
Под крылатый корабль бомбы быстро подвесили братцы,
Мы сейчас вылетаем, чтоб гадов фашистских бомбить,
И сегодня за вас, дорогие мои ленинградцы,
Я, балтийский пилот,
Я, москвич Пресняков,
Буду мстить.
«Буду мстить», – подумал я. За слезы и боль любимой, за рано состарившихся родителей, за раненых, искалеченных и погибших солдат, за Родину… Буду мстить…
В последних числах сентября 43-го А. Н. Дарьин убыл на Черноморский флот. Вместо него нашим командиром был назначен Иван Иванович Борзов. Переведенный в 1-й МТАП Балтийского флота во главе группы тихоокеанских торпедоносцев с началом зимней войны с Финляндией, он сразу же зарекомендовал себя с лучшей стороны, заслужив за эту кампанию свой первый орден Красного Знамени.
С самого начала Великой Отечественной экипаж командира звена лейтенанта Борзова принимал активное участие в боевых действиях, совершая порой по три вылета в сутки. В середине сентября 41-го его самолет, подбитый немецкими истребителями, загорелся. В кабине показались языки пламени, нестерпимо обжигая руки пилота, сжимавшие штурвал. Но Борзов, превозмогая боль, вел свою машину домой, и лишь когда она окончательно потеряла управление, приказал оставшемуся в живых стрелку-радисту Беляеву воспользоваться парашютом. Только после этого он сам покинул охваченную огнем машину…
Три дня спустя Борзову удалось не только выйти к своим, но и привести с собой около трехсот наших пехотинцев, потерявших в боях своих командиров. Несмотря на сильные ожоги, врачам не удалось продержать Ивана Ивановича в госпитале дольше нескольких дней. Вскоре он появился на полковом КП с требованием дать ему боевое задание. Так и летал с перебинтованными руками, не обращая внимания на боль в обожженных пальцах.
В начале 43-го Борзов, командовавший к тому времени 3-й Краснознаменной эскадрильей, был назначен инспектором 8-й минно-торпедной дивизии Балтийского флота. В его новые обязанности входило обобщение боевого опыта летчиков-торпедоносцев и усовершенствование тактики их действий. Иван Иванович, как показали дальнейшие события, прекрасно справился с этой непростой задачей, при этом не прекращая совершать боевые вылеты. Накопленные знания были полностью реализованы им на должности командира 1-го Гвардейского МТАП. Сказать, что по отношению к нам, подчиненным, Борзов был очень требовательным, значит, не сказать ничего. Еще будучи инспектором, он уделял особое внимание технике пилотирования в аварийных ситуациях, ведь именно она в конечном счете решает судьбу экипажа в боевых условиях, и лично проверял каждого летчика. Такой полет становился очень серьезным испытанием. В самый неожиданный момент Борзов, не предупредив, мог выключить один из двигателей. Так он проверял нас, как говорится, «на вшивость».
После вылета незамедлительно следовал разбор с пристрастием. Можешь не сомневаться: все припомнит тебе командир, вплоть до малейшей ошибки. И не жди пощады! Стоишь навытяжку, испепеляемый его взглядом, как кролик перед удавом. А он песочит тебя на чем свет стоит…
– Ты воевать пришел?! Или что! – Каждое слово бьет наотмашь. Но если «экзекуция» ограничивалась лишь этим, считай, повезло. Значит, небольшую помарку допустил или на мгновение с реакцией запоздал. А если уж грубую ошибку сделал, например, «козла» на посадке оторвал – материл нещадно.
Какое-то время мы списывали все это исключительно на взрывной темперамент Ивана Ивановича, но вскоре я убедился, что главная причина совсем не в нем. С первых же боевых полетов одна деталь в поведении Борзова сразу же обратила на себя мое внимание. Наш командир никогда не уходил отдыхать, пока все экипажи не вернутся с задания. Так все время и ждал на КП. Встанет, выйдет на улицу, покурит и снова к столу. На часы глянул – ага, сейчас мои соколики находятся примерно здесь, – палец правой руки барабанит по карте.
И чем меньше времени остается до их предполагаемого возвращения, тем более нервным становится Борзов. Мечется, как зверь, запертый в клетку. Выкурил одну сигарету, тут же от нее прикурил другую… Все понимали – в такие минуты лучше его не беспокоить.
